были приговорены к 3 месяцам содержания в крепости.
Все остальные были оправданы, а шестнадцатилетний Пыпин-Чечулин отдан на поруки родителям.
Процесс по делу о Канавинском восстании начался слушанием в Нижегородском Окружном суде 8 октября 1907 года. К делу привлекли 26 человек, в большинстве служащих Московско-Нижегородской железной дороги. Среди подсудимых были люди, захваченные в декабре 1905 года на вокзале (С. А. Акимов, С. А. Левит, А. А. Абрамов, И. М. Круглов, П. С. Топников) и повстанцы, схваченные полицией позднее (Н. В. Ершевский, И. Д. Мездряков, А. В. Богословский, В. Ф. Исаков, Б. И. Родионов, М. А. Пушкарев, П. И. Батраков). Всем им, равно как и четырнадцати другим, предъявлено было обвинение по 100-й статье уголовного кодекса («Вооруженное восстание»). Подсудимых защищали самые талантливые нижегородские адвокаты того времени: П. А. Рождественский, Н. Ф. Соколов, М. С. Фокеев, Ф. Н. Владимиров, В. Н. Серебренников, К. И. Миловидов, А. П. Пунинский.
Старания адвокатов увенчались успехом. В своем приговоре Окружной суд отверг 100-ю статью кодекса и применил 125-ю («Участие в беспорядках»).
Революционеры отделались сравнительно легкими приговорами. Суд назначил Акимову, Родионову и Батракову по 4 года каторжной тюрьмы; Левиту, Абрамову, Топникову, Ершевскому, Мездрикову и Богословскому — по три года тюрьмы. Исаков и Пушкарев получили по два года тюремного заключения. Андрееву и Вавилову суд назначил по полтора года исправительных работ. Были и оправданные, которые, выйдя на улицу (Большую Покровку, против дома Дворянского собрания), на радостях качали своих адвокатов…
В Нижнем Новгороде было два тюремных здания: «тюремный замок» («острог») для политических заключенных и «арестантские роты» для отбывавших наказание уголовников. При втором здании имелось отделение для женщин (уголовных и политических), больница для заключенных обеих тюрем и домовая церковь. Тюрьмы эти также назывались «Первый корпус» и «Второй корпус».
В 1906–1908 годах обе тюрьмы были заполнены до отказа. Жизнь и быт нижегородских тюремных сидельцев тех лет позднее были подробно описаны в исторических журналах, а также в мемуарах некоторых бывших узников. Нижегородскую политическую тюрьму с полным основанием считали тогда вторым домом для тех, кто ненавидел самодержавие и хотел словом или делом помочь страдающему от произвола русскому народу. Местная газета «Нижегородский листок» в одном из номеров 1907 года иносказательно сообщала, что в большом доме близ «Пятницкой базарной площади» живут около трехсот пятидесяти квартирантов. Городская публика поняла, что речь идет о политических заключенных Первого корпуса. Такое число жильцов, конечно, не могли вместить несколько десятков камер (частью одиночные), и на внутреннем дворе замка спешно выстроили несколько одноэтажных деревянных бараков с зарешеченными окнами. В них разместили до сотни «постояльцев». Жизнь «политических» в таких условиях, по словам, например, известного доктора Семашко, оказалась вполне сносной. Организовав между собою «товарищества» или «коммуны», «политические» обедали, завтракали и ужинали — конечно, когда позволяла погода — компаниями на открытом воздухе, посылая за провизией тюремных сторожей.
Полного спокойствия узники, конечно, не имели, их особенно беспокоили две неотвязные мысли: в угловых круглых башнях, прямо над их головами, в одиночных камерах, как полагали «барачные», сидели смертники, которых тюремная администрация сторожила как зеницу ока. Здесь же, в уголке обширного тюремного двора находился тщательно замаскированный закуток, где приводились в исполнение смертные приговоры.
Во Втором корпусе, где сидели привлеченные по политическим процессам женщины, «бытовые обстоятельства» были несколько иными. Окна здания «арестантских рот» чуть ли не все до одного выходили на площадь и две боковые улицы. Целый день прохожие наблюдали прильнувшие к стеклам женские лица. Очень скоро в обиход вошла «платочная азбука». То или другое положение носового платка у шеи, глаз, ушей и так далее имел о для обеих переговаривающихся сторон свое значение. Такая «почта» позволяла заключенным женщинам легче переносить свое тягостное положение. При этом же во Втором корпусе была больница для узников обеих тюрем. Случалось, что политическим узникам Острога удавалось, симулировав ту или иную болезнь, «полечиться» недельку-другую во Втором корпусе.
Периодическими сенсациями в городе становились побеги из тюрем политических заключенных — пленники режима не желали мириться со своей судьбой.
Довольно часто побеги были удачными. В нескольких случаях им помогла домовая церковь при Втором корпусе. В тюремный храм, имевший отдельный вход с Покровской улицы, под праздники пускали всех желающих горожан, разрешая молиться на левой стороне зала, отделенной от арестантов решеткой. Сюда же приводили и «религиозно-настроенных» политических из Первого корпуса.
Сормовский рабочий М. Тюрин, участник декабрьских баррикадных боев, сидевший в Остроге на Пятницкой площади, объявил товарищам по заключению о намерении бежать, прибавив при этом, что у него имеется доставленное с воли женское платье. В одну из суббот заключенные отправились ко всенощной в тюрьму на Ново-Базарной площади. Здесь Тюрин, окруженный вплотную стеной товарищей, незаметно переоделся. Затем, пользуясь тем, что при выходе в коридор храма публика «своя» и «чужая», то есть заключенные и люди, пришедшие с воли, на какие-то считанные секунды смешивались, вышел на улицу.
Тюрин гулял на свободе несколько месяцев. В конце концов его все-таки изловили, и вместе с другими судили в Нижегородском Окружном суде 30 ноября 1906 года. Приговорили Тюрина к 1 году и 8 месяцам исправительных арестантских рот с зачетом 10 месяцев предварительного заключения.
Полностью удачным оказался побег латыша Лувенека. Он сидел в тюремном замке на Острожной площади, откуда бежать было почти невозможно. Но Лувенек, решивший бежать во что бы то ни стало, открыл свой замысел товарищу по камере С. А. Левиту. «Заговорщики» решили действовать через тюремного врача Родзевича, доброжелательно настроенного к политическим заключенным. Врач выдал официальную справку о необходимом, по состоянию их здоровья, переводе Лувенека и Левита во Второй корпус. Половина дела была сделана. Но, оказавшись на Ново-Базарной площади, Левит струсил, и в компаньоны к Лувенеку напросился другой «больной» — участник Канавинского восстания П. И. Батраков. Для побега оба решили воспользоваться «выпиской», то есть приемом продуктов, покупаемых на средства заключенных в соседней колониальной лавке и приносимых на тюремный двор. В момент приема корзины с продуктами беглецы задумали проскользнуть через ворота на улицу, где их должны будут ждать велосипеды, приготовленные друзьями с воли.
Все произошло, как и было задумано. Когда корзина прибыла к воротам тюрьмы, ее там ожидал приемщик Левит в сопровождении двух носильщиков, вызвавшихся, с разрешения надзирателя, «нести корзину». Носильщиками были Лувенек и Батраков. В подходящий момент приемщик Левит отвлек внимание воротного стража, и «носильщики» прошмыгнули на улицу. Сесть на приготовленные велосипеды было делом одной минуты. Воротный страж поднял тревогу, а начальник тюрьмы и надзиратель, тоже на велосипедах, бросились в погоню. Ловко петляя по улицам, Лувенек спустился на Нижний базар, спрятался на пристани и незаметно уехал на одном из пароходов в Рыбинск. А не такой поворотливый Батраков был пойман.
Много шума наделал в городе неудачный побег из Второго корпуса участника сормовских баррикадных боев токаря