публики достиг небывалых высот — в Поволжье Стрепетову прозвали Мочаловым в юбке.
С 1874 года артистка играла в Москве на нескольких частных сценах, и почти все выступления сопровождались громадным успехом. К этому времени она познакомилась с драматургами Островским, Аверкиевым и Писемским, которые опубликовали десятки восторженных отзывов о ее ролях.
В 1881 году Стрепетову пригласили в столичный Александровский театр. Образцовая русская сцена тогда была украшена именами Давыдова, Варламова, Савиной, Стрельской. Казалось бы, появление Стрепетовой с ее «провинциальной славой» среди таких актеров, давних «любимцев публики», пройдет незамеченным, но вышло совершенно иначе. Невзрачная, маленькая, сутулая почти до горбатости актриса быстро овладела вниманьем петербуржцев. В ее репертуаре было всего три-четыре роли, но она исполняла их с поистине гениальным совершенством. Она создала незабываемые образы Лизаветы («Горькая судьбина» Писемского) и Степаниды («Около денег» Потехина). Всех, кто видел Стрепетову в этих ролях, покорял ее голос, ее простота и естественность, но вместе с тем — нервный подъем и высокая эмоциональная напряженность, доходившая порой до экстаза. По общему мнению, играя Елизавету, Стрепетова поднималась на высоту, недоступную даже такой мировой знаменитости, какой была Элеонора Дузе. Вторую же пьесу Стрепетова сделала «гвоздем сезона» — публика на нее, что называется, валом валила.
Служба Стрепетовой на петербургской сцене, длившаяся девять лет, прервалась в 1890 году: возник разлад с «Конторой императорских театров». В 1899 году, уже при новом директоре, ее вновь пригласили в тот же театр на амплуа драматических матерей и старух. Еще четыре сезона П. А. Стрепетова восхищала зрителей, пока тяжелая болезнь не уложила ее в могилу. Похоронена П. А. Стрепетова в Александро-Невской лавре. На мраморном надгробии высечены слова: «Ты на небе родного искусства самой яркой горела звездой…»
Уделом большинства русских женщин в XIX веке была семья: муж, воспитание детей, чтение книг, изредка — музыка. Нижегородок, целиком посвятивших себя научной работе, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Университета, дающего высшее образование, в Нижнем Новгороде не было, однако местный женский институт и гимназия выдвинули несколько талантливых девушек, впоследствии достигших широкой научной известности.
Среди «кисейных барышень» нижегородского Мариинского института благородных девиц в конце 1850 года выделялась Екатерина Демидова, дочь помещика Васильского уезда. Она блестяще училась, но диплом получила не без труда, поскольку в самый год выпуска (1862) имела неосторожность выразить сочувствие освобождению от крепостной неволи крестьян, принадлежавших ее многочисленной родне.
Из Нижнего, не заезжая домой, где ее ждал, надо думать, весьма суровый прием, Екатерина Демидова поехала в Петербург и поступила на только что открывшиеся Высшие женские курсы. Своей специальностью она избрала французскую литературу, точнее, кельтский язык. Окончание курсов совпало для нее с замужеством. Вскоре Екатерина Вячеславовна, по мужу Балобанова, приобрела известность в ученых кругах своим исследованием и переводом поэм Оссиана. Кроме этого большого труда, ею были изданы сборники легенд о старинных замках Бретани и долины Рейна, причем все эти легенды записывались непосредственно на месте. Путешествия по Франции и Шотландии дали ей материал для этнографических очерков и рассказов: «Мар-Ивонна», «Пиринеи», «Шотландия». На склоне лет Е. В. Балобанова описала свой жизненный путь в книге «Пятьдесят лет назад. Воспоминания институтки» (СПб., 1913).
Проблемам русской этнографии посвятила себя после окончания Нижегородской гимназии Елизавета Владимировна Бер, родившаяся в 1871 году. Отец ее был чиновником из дворян, старший брат Борис — талантливым поэтом. Именно брат-поэт, живший в столице, поддержал молодую девушку, когда она порвала с родителями и поступила на Бестужевские курсы. Получив диплом, пытливая нижегородка десять лет изучала, что называется, корни и всходы русского сектантства. Выйдя замуж, она — уже под фамилией Молоствовой — начала публиковать большой этнографический труд в «Записках Русского Географического общества», которое избрало молодую исследовательницу своим действительным членом. Ряд научно-популярных статей по истории русского сектантства она напечатала в журналах «Живая старина», «Вестник Европы» и «Жизнь для всех». Умерла Е. В. Молоствова на исходе тридцатых годов XX века.
Глава IX
Бурный 1905 год в Нижнем Новгороде и пригородном Сормове. Триумф политической пропаганды. Горожане и полиция. Выстрелы, забастовки, погромы, восстания. Кровавое усмирение.
Нижний Новгород первых годов XX столетия не мог похвастаться изобилием фабрик и заводов. Небольшие механические и судостроительные предприятия числом до пяти, три мельницы, два пивоваренных и один спиртово-водочный завод вместе давали работу двум тысячам людей. Еще 500–600 человек составляли рабочую силу 30–40 колбасных, кондитерских, рыбокоптильных, швейных, типографских, столярно-слесарных, извозных и тому подобных заведений.
В количественном отношении рабочая прослойка составляла не более 3 % населения города. В будничные дни город казался полупустым: купцы и мещане отсиживались в своих домах, лавках и лабазах, народ толпился около рынков и торговых рядов. На улицах верхней части города редко встречались купеческие и мещанские чуйки, чаще мелькали пальто, пиджаки и шляпы людей интеллигентного вида. Объяснялось это просто: русское правительство десятками ссылало в Поволжье столичных вольнодумных интеллигентов, опасных для самодержавия, причем главным образом — в Нижний Новгород, где за ними легче было наблюдать. Эта ссыльная интеллигенция в начале 1905 года и оказалась той закваской, которая заставила забродить нижегородское купеческо-мещанское болото.
Умелая пропаганда, начатая еще в 90-х годах XIX века, наконец, принесла плоды: уже в феврале-марте было ощутимо, что великое терпение народных масс вот-вот кончится. Обиды, насилие, произвол властей уже не оставались без ответа: в разных местах города люди в масках стали неожиданно окружать и избивать полицейских. Два-три полицейских участка были подожжены. В пригородах происходили расправы над людьми, заподозренными в сношениях с полицией. В двух банках и Обществе взаимного кредита произошли ограбления кассиров. В Духовной семинарии и Механико-техническом училище ученики взрывали петарды, которые распространяли нестерпимую вонь…
Непрерывный ряд действий такого рода заметно взбудоражил население. Купцы и мещане стали опасаться выходить по вечерам на улицы, а наиболее боязливые богачи даже нанимали городовых, чтобы те дежурили у подъездов их особняков. От месяца к месяцу городская атмосфера накалялась все сильнее и сильнее. За эти месяцы горожане стали свидетелями ряда крупных покушений и массовых избиений, случались и немотивированные убийства. Мышление и язык горожан обогатились незнаемыми прежде понятиями и терминами: пропаганда, агитация, петиция, прокламация, конституция, митинг, бойкот.
Декабрь 1905 года горожане, а главным образом — учащаяся молодежь, встретили с энтузиазмом, продолжая впитывать в себя знания, полученные в «университете» на Острожной площади. Так называли «Народный дом» — культурное учреждение Общества распространения начального образования.
Начиная с середины октября в Народном доме почти ежедневно происходили собрания и митинги, читались доклады и лекции, споры и дискуссии продолжались до поздней ночи. Наиболее популярных лекторов и докладчиков