через силу.
Руггеры зубы вообще берегут – стараются сразу их в ход не пускать. Эти зверушки сначала
норовят когтями глотку перерезать… или придушить… или позвоночник перешибить… Но могут и
без когтей… Могут собранным направленным потоком долбануть… С близкого расстояния –
работает… И здесь не просто ультразвуковой сигнал вроде того, что с пульта идет, – здесь такая
сила, хоть стены круши… Это хуже всего. Это бесконтактное нападение – еще и невидимое нам…
Мы эту частоту без техники вообще не воспринимаем… Ставлю сокрушительного зверя на
растяжки, приглядывая за показателями излучений на браслете… Отключаю подпруги, забираю
седло, выхожу и закрываю отсек незримым полем… Теперь отлегло, теперь – порядок.
Руггеры… Нет у нас ни одной твари страшнее, чем руггеры. Скингеры – эти “кипятильники”,
конечно, тоже нам скучать не дают. Но хоть они и худшее излучение применяют, сами они не такие
зверские. Правда, скингеры при особом старании могут не только кому-нибудь кровь вскипятить,
но и спалить что-нибудь… С ними без специальной защиты, как и с этими чудищами, дело иметь
вообще нельзя. Но как бы мы защищены ни были, к нашему зверью ближе трех метров подходить
смертельно опасно. Только мы обязаны. И еще их нужно холить так, что нам завидно становится…
Хоть наш командир и тяготеет к зверью, его натура человека S12 берет верх – ничто здесь не
должно напомнить ему об их животном происхождении. Все зверье должно не только сиять, как
сапоги Стикка, но и быть выстроено, выверено… На благосклонность Ульвэра можно рассчитывать
только, если каждый клочок шерсти его подопечных чудищ будет выверен по линейке. А
Замухрышку попробуй приведи в надлежащий вид – он же вон какой… облезлый. Постоянно
шерсть меняет, зараза.
Тут в “боевую готовность” должно быть приведено все. Но все и так уже готово – потрудились
мы на славу. Только Стикк еще рыщет в поисках упущений. Он подошел ко мне, постоял молча…
бросил чуть не мне в лицо одинокий звериный волос, приставший к его перчатке… Я не понял. А
он ушел, не потрудившись разъяснить, чем его мой порядок не устроил. Это его зверь шерсть где
попало не бросает – перчаткой проведешь и ничего. А мой… Не до лысин же ему шкуру драть…
Пока Стикк не объяснит, что ему еще надо, – ничего делать не буду. Так и стою, положив руку на
панель управления, как все остальные… Тихо. Ждем Ульвэра. Затерялись в полумраке среди
темных задраенных “нор”… Влад продолжает мозги мучить – не замечает ни тишины, ни
опущенных глаз… Даже звери не шумят, не скребут – только их дыхание разносится эхом… Будто
они тоже ждут важных вестей… и, скорей всего, вестей плохих. Атмосфера уравновесилась между
траурной минутой молчания и сосредоточенным ожиданием стрелка на позиции.
Как нельзя некстати Стикк нам с Владом очередную головоломку задал… И без его кривых
усмешек голова неясной бедой перегружена. Раскидают нас теперь… Кого в тени Шаттенберга
бросят, кого в сияние Хантэрхайма… А Штрауб… Мы, где бы ни были, сделаем все, чтобы его
отстоять. Но нам не выносимо знать, что предстоит покинуть его без надежной замены нам – его
бойцам. Если бы Штрауб был просто нашей крепостью – это было бы не так тяжело. Но Штрауб –
разум и средоточие всех сил системы… Совету, конечно, видней, что вернее его защитит. Только
нам от этого не легче. Он – наш Центр. Лесовский считает, что стоять за него до смерти последнего
52
солдата, последнего рабочего, – это у нас чуть не в программе прописано, как у муравьев. Похоже,
так и есть. Мы и за Ивартэн стояли… Только тогда у нас еще были территории, были силы… А
теперь перенести Центр нам уже некуда – ни Шаттенберг, ни Хантэрхайм такой груз не выдержат.
И теперь это перераспределение будто вихрем нас сносит… нас – защиту Штрауба. И мы ждем
бури в этом предгрозовом затишье.
А вчера никому и мысли не приходило, что высшие командиры к цели по нам, как по трупам,
пойдут… Точнее, что по нам пройдет это перераспределение… Нельзя это так делать – втихую…
Ничего хорошего это не предвещает. И то, что Стикк тогда в руинах сказал, из головы не выходит…
И то, что нас к Боргу зачислили без хоть какого-то предупреждения, – тоже где-то в виске
негодованием стучит. Правда, точно еще ничего не известно. Может, нас это и обойдет… Борг –
несокрушимый изверг. И эту гремучую славу он заслужил делом – не одной силой, но и крайней
жестокостью. Его жесткие методы работают неизменно, когда результат нужен сразу – когда речь
идет лишь о скорости достижения цели. Только жестокость офицера – это не холодность машины,
офицер – человек. Но сейчас главное – чистый результат. Такие люди, как Борг, сейчас
незаменимы, – нам роптать нечего. Ничего – нас с Лесовским вместе переведут. А вместе мы
преодолеем все… Не простой он, но его не сломить ни этой войне… ничему. Он не стал ни
бездумным недочеловеком-полузверем, ни недомашиной-получеловеком. Ему не все равно, по
человеку лучом бить, по машине или по зверю.
Стоим, прислонившись к стене… Мы легко становимся неприметными в серой боевой форме –
вот и сейчас все мы словно ушли в стены. Невидимая остальным птица так и летает над нами. Влад
исподлобья наблюдает за этим пернатым охотником на крыс… Я почти обрадовался знакомым
шагам… А Лесовский постарался стать еще более незаметным – неплохо у него получилось…
Ястреб исчез – будто при виде Стикка… Такое ощущение, что он просто врезался в стену, но не
рухнул на пол, а пролетел через нее…
– Что спите?! Запускай сухую чистку!
Сержант ходит по длинному коридору – выбивает из головы все мысли, кроме как о нем самом.
В мертвой тиши даже сердце подстроилось под ритм его ровных шагов. Стою к нему спиной, но
прямо вижу его сияющие болезненной чистотой сапоги, педантично меряющие длину и ширину
коридора. Стикк на достигнутом не останавливается – перепроверяет замеры раз по десять… Он
может себе это позволить как представитель самой привилегированной категории. N4 не офицеры,
на которых мертвым грузом возложено решение всех мировых задач, и не рядовые, на которых
свалено механическое исполнение всех этих задач…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});