Это не вопрос; это заявление. Он бы ни за что так не поступил, если бы это не было финансово выгодно. Сейчас я ненавижу эти слова даже больше, чем раньше.
— Я думал об этом, но также знал, что была очень маленькая вероятность того, что наш брак продлится так долго. — Он говорит непринужденно, но это похоже на пощёчину.
— Если не это было твоей мотивацией, то какого чёрта ты женился на мне?
— Веришь ты мне или нет, дело не только в финансовом преимуществе. Я сделал это, чтобы защитить тебя.
Поза Форджа излучает уверенность, как будто он знает, что поступил правильно и не чувствует ни капли вины за то, что скрыл это от меня.
«Он пытался рассказать тебе», — раздаётся голос у меня в голове. — «Ты не хотела этого слышать». Я говорю этому голосу заткнуться и впиваюсь взглядом в мужчину передо мной, надеясь, что мои голубые глаза заморозят его на месте.
— От чего защитить меня?
— Что бы ты ни думала обо мне, я не собирался искать тебя для твоего отца и передавать ему, не позаботившись о твоей безопасности. Может я и грёбаный засранец, но даже я не стал бы рисковать чьей-то жизнью.
Кровь стучит в моей голове, как грузовой поезд.
— Ты думал, что он захочет причинить мне вред после того, как он искал меня все эти годы? И тем не менее ты сказал ему, что нашёл меня?
В челюсти Форджа дёргается мышца. Я задела за живое этим вопросом.
— Я не знал, каков его план. Но не собирался жертвовать тобой, чтобы удовлетворить свои амбиции. Это был мой запасной план. Пока ты связана со мной, ты в безопасности.
Сдавленный смех застревает в горле.
— Ты серьёзно? Очевидно, что я не нахожусь в грёбаной безопасности, потому что кто-то испортил твой проклятый вертолёт, и я могла умереть!
Я встаю со стула и мечусь по комнате. Сейчас в моей голове крутится слишком много информации, которую я никогда не хотела знать.
В прошлый раз я не захотела слушать, когда он пытался рассказать мне о моём отце, а не стоило отказываться. Или, может быть, мне хотелось бы вернуться в то время, когда я лежала в постели и ничего этого не знала. В любом случае, я предпочитаю незнание холодной, суровой правде.
Что, если мой отец ужасный человек? Что, если он совершал ужасные вещи? Вот почему Фордж хотел принять дополнительные меры предосторожности?
Кресло Форджа скребётся по напольной плитке.
— Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Если ты не веришь ничему, что я говорю, поверь этому.
Я поворачиваюсь к нему лицом.
— Я больше не знаю, во что верить. Всё, что я знаю, что чем скорее ты завершишь эту грёбаную сделку, тем скорее я смогу развестись и вернуться к нормальной жизни.
— Всё не так просто. Теперь ты знаешь, кто ты. Другие люди знают, кто ты. Твоя жизнь никогда не будет такой, как прежде. — Он стоит, как тиран, за своим столом. А мне не нравится, когда мне диктуют.
Я запускаю руки в растрёпанные волосы и хватаюсь за голову, идя в другом направлении.
— И кто в этом виноват? Чем я заслужила это? Я ничего не могу сделать, так почему я должна сдаться и стать пешкой в твоей грёбаной игре?
Когда я снова поворачиваюсь, опускаю руки и использую их, чтобы подчеркнуть каждое последнее слово, которое я должна сказать.
— Нет. К чёрту. Я упакую своё дерьмо и отправлюсь в Прагу. Выиграю кучу долбаных денег в Гран-при, а потом уеду. Ты, блядь, никогда снова не найдёшь меня, Аланну и Саммер.
49
Фордж
Когда Инди говорит, что исчезнет, и её никогда не найдут — это всё равно, что получить удар в грудь.
Я знал, что потеряю её. Знал это с самого начала. Но теперь, столкнувшись лицом с реальностью, я этого не допущу.
Я сую руки в карманы, пытаясь держать себя в руках. И с треском проваливаюсь.
— Что за хрень ты несёшь? Ты никуда не поедешь. Не говоря уже о Праге, чтобы сыграть в какой-то чёртов гран-при.
Инди приближается ко мне, похожая на принцессу воинов, готовую сражаться голыми руками.
— Даже не думай, что сможешь остановить меня. Это не грёбаный Алькатрас. Ты не мой надзиратель. Я ухожу и больше не вернусь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Миллионы эмоций вспыхнули во мне, как мерцающее пламя, но я затушил их все льдом. Кроме ярости. Я хватаю Инди обеими руками и выдаю:
— Попробуй уйти. И. Посмотришь. Что. Будет. — Я выплёвываю каждое слово, словно проклятие, обхожу стол и нависаю над ней.
Если понадобится, я, блядь, запугаю её, чтобы заставить слушать меня. Я не буду шутить с её безопасностью.
Ярость превращается в лёд, когда я обдумываю последнюю угрозу. Мой голос становится низким и тихим, просто чтобы убедиться, что она всё понимает.
— Если ты попросишь Бастиена прийти и спасти тебя, клянусь Богом, я убью его голыми, блядь, руками.
Рот Инди открывается, а её голубые глаза расширяются от шока.
— Ты думаешь, что в прошлый раз я просила его приехать сюда? Разве ты не понял? Я ненавижу его! Он последний человек, к кому я обращюсь за помощью. — Она так убедительно говорит, но история не лжёт.
Мое самообладание выходит из-под контроля.
— Раньше ты уж точно, блядь, не теряла зря времени, побежав к нему за помощью. Сразу после того, как взяла мой чек на миллион долларов, пообещав, что никогда больше не подойдёшь к нему снова.
Ноздри Инди раздуваются, и она бросает на меня мятежный взгляд.
— У меня не было выбора! И тогда мне было плевать на тебя.
Её почти наверняка непреднамеренное высказывание меня останавливает.
— Что ты сказала?
Губы Инди сжимаются, и она отступает. Но не может забрать обратно то, что сказала. Я, блядь, слышал это.
Тогда ей было плевать на меня. Это означает… теперь ей не плевать.
— Что ты сказала? — я повторяю свой вопрос. Она качает головой, волны светлых волос вьются над её плечом.
— Неважно. Мы заключили сделку. Ты завершаешь сделку и даёшь мне чёртов развод. До тех пор я не хочу видеть тебя или разговаривать с тобой, если ты собираешься обращаться со мной как с ребёнком в лучшем случае или как с заключённой в худшем.
Инди разворачивается на босых ногах и выбегает из моего кабинета. С её губ срывается рыдание, прежде чем она захлопывает за собой дверь.
— Блядь! — я беру стул, на котором она сидела, и запускаю через всю комнату. Древесина трескается при ударе о стену, раскалывается на части и оставляет след.
По коридору раздаются шаги. Кто-то стучится в дверь моего кабинета.
— Сэр, всё в порядке? — это Дорси.
Вместо того, чтобы схватить другой стул, я подхожу к двери и распахиваю её. Сжав руки в кулаки и вдохнув в лёгкие воздух, я отдаю приказ:
— Скажи всем, что моя жена не должна покинуть этот грёбаный остров. Если она это сделает, вы все уволены. Все вы. Поняла?
Дорси отступает на шаг и кивает.
— Да сэр. Поняла, сэр.
Я хлопаю дверью своего кабинета с такой силой, что трескается древесина, затем обхватываю шею руками и издаю яростный рёв.
50
Индия
Моя спортивная сумка набита принесёнными сестрой вещами. Я оделась и готова поскорее свалить с этой, богом забытой, скалы.
Меня не волнует, что говорит Фордж; он не сможет удержать меня здесь. Я украду лодку или спрячусь и уплыву «зайцем». Сделаю всё, что в моих силах. Чёрт, если я окажусь в отчаянном положении — украду водонепроницаемый мешок и спасательный жилет и доплыву до берега по-собачьи.
Я мысленно перебираю список тех, кому могу позвонить, владеющих катером, когда в кармане халата звонит телефон. Я достаю его и смотрю на экран.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Саммер.
— Пожалуйста, скажи, что больше нет плохих новостей, — говорю я вместо приветствия.
— Оу. Похоже ты злишься. Критические дни?
Я закатываю глаза на её предсказуемую реакцию на моё расстройство.
— Нет, но мне нужно грёбаное спасение с этого острова. Фордж сказал, что мне запрещено уезжать.