в честь рыцарей Круглого стола. Эмили усмехается; ей очень нравится такой ее образ. Собака внезапно просыпается и слабо, заискивающе виляет хвостом. Эмили вздыхает. У нее есть ощущение, что с этой собакой она теперь на всю жизнь.
Рафаэль тоже шевелится. Потом зевает, потягивается и чуть не падает в этой позе на пол. Приподнявшись на локте, он смотрит на Эмили сквозь спутанные черные кудри.
– Доброе утро, миссис Робертсон. Время полного английского завтрака[75]?
«Майкл был бы удивлен, увидев спокойную, управляющуюся с собакой Эмили», – думает она, пока заваривает кофе и возится с хлебом, джемом и Marmite (полный английский завтрак, как и просили). Она вспоминает, как собака Джины, итальянская борзая по кличке Пикки, так к ней привязалась, что спала возле ее комнаты всю ночь, а Эмили по утрам была слишком напугана, чтобы выйти. И это еще был скорее крохотный дрожащий кролик, а не собака, «гав-нюк в шотландке», как назвал его Майкл, – а тут была огромная лохматая немецкая овчарка. Годами Эмили пыталась меньше думать в стиле «Что бы сказал Майкл, если бы увидел это?» или «Если бы Майкл видел меня сейчас, он бы пожалел, что бросил меня». Ей горько и стыдно за то, что одной из первых мыслей после рождения Сиены было: «Что бы сказал Майкл, если бы увидел меня с ребенком?» Она даже помнит, что у нее было нездоровое убеждение, что такой светловолосый и голубоглазый ребенок больше походит на Майкла, чем на Пола.
«Майкл ушел, – говорит она себе, швыряя ножи на стол, – он в прошлом. Настоящее полно странных мужчин с бородой и раненых животных». Но даже сейчас она как наяву видит тесный лондонский сад Иззи и слышит, как спрашивает у Чеда:
– Как он?
– Он в порядке, – грубовато отвечает Чед. – Живет в Южном Лондоне, в Кеннингтоне. Работает в Кингсе. Его жена – скульптор. Ты знала, что он женат?
– Да, – сказала Эмили. Она все еще помнила острую физическую боль, которую буквально почувствовала в сердце, когда узнала, что Майкл женился – не прошло и года после их расставания. Не прошло и года после того, как он назвал одними из причин разрыва потребность в «личном пространстве» и желание «побыть наедине со всем тем одиночеством, которое это влечет». Господи. И он еще считал ее напыщенной.
– Мара. Она американка. Она училась на врача, но теперь делает очень странные скульптуры из старых телевизоров и кусочков рулонов туалетной бумаги. Не могу сказать, что понимаю это, но, кажется, зарабатывает она на этом довольно неплохо.
– У них есть дети? – спросила Эмили, снова чувствуя, что балансирует на краю пропасти. Как ребенок, размышляющий о любовной жизни своих родителей, она бы отказывалась признать, что они занимаются сексом, если бы у них не было детей.
– Дочь. Джессика. Ей семнадцать. – Следует пауза, затем Чед коротко добавляет: – У нее церебральный паралич. Думаю, им очень тяжело. Она замечательная девушка.
– Как ужасно. – Это действительно было ужасно, но Эмили не это хотела знать. Что ее действительно интересовало, так это думал ли Майкл когда-нибудь в своей новой жизни хотя бы раз о ней.
Рафаэль заходит на кухню с мокрыми после душа волосами и начинает расспрашивать Эмили о ее жизни.
– Что вы делаете тут целыми днями в такой глуши?
– Я пишу, – отвечает Эмили довольно уверенно, наливая себе черный кофе.
– Пишете? Книги?
– Нет. Статьи. Для английской газеты.
Ее роман, начатый в университете, все еще лежит наверху, в коробке с дипломами и любовными письмами Майкла. Это волшебная, реалистичная история любви, действие которой происходит в Италии на рубеже веков, и Эмили буквально начинает тошнить при одной мысли о нем.
– Какие статьи? – продолжает допытываться Рафаэль, жуя хлеб с ветчиной. – Как похудеть за две недели, питаясь одним шоколадом? Как превратить день в ночь с маленьким черным платьем?
– Нет, – с достоинством отвечает Эмили, хотя ей интересно, как у Рафаэля получилось так точно поиронизировать над жанром. Он же явно не читает английские дамские журналы. Может, у него жена из Англии.
– Я пишу об Италии, – наконец отвечает Эмили. – О жизни в Тоскане.
– А, – с любопытством смотрит на нее Рафаэль. – Так вы теперь эксперт по Тоскане?
– Так я ведь здесь живу.
– Люди жили здесь тысячи лет, – парирует Рафаэль, доедая остатки ветчины, – и все равно в этих холмах остались секреты.
– Конечно. Вы археолог. Кто угодно, пришедший после римлян, для вас чужой.
– Римлян! – насмешливо фыркает Рафаэль. – Они выскочки. Шарлатаны. Варвары. Мой народ – этруски.
Этруски. Эмили завораживает, как он это говорит. «Мой народ – этруски» – словно они ему почти семья, все еще живущая, населяющая регион, названный в честь них. Все, что она знает про этрусков, – это то, что они пришли до римлян. Прежде чем Рафаэль успевает что-то сказать, врываются дети в компании собаки.
– Собака! – Чарли светится от восторга. – Моя собака!
– Это не твоя собака, – рявкает Пэрис. – Ты вообще спал, когда она пришла.
– Да, – соглашается Сиена, выпучив глаза, и замогильным голосом добавляет: – Это было очень страшно. Был ужасный шторм, сверкали молнии, а потом этот жуткий, жуткий стук в дверь… – Она стучит по кухонному столу.
Чарли издает вопль и бежит, чтобы спрятаться за Эмили.
– Не обращай на них внимания, Мишка Чарли, – успокаивает Эмили. – Если хочешь знать, они сами были напуганы до ужаса.
Рафаэль сидит, откинувшись на стуле, наслаждаясь шоу. Собака тут же ковыляет к нему и кладет голову ему на колени.
– Вот видишь, – говорит Рафаэль Чарли, – это моя собака.
– Кто это? – грубо спрашивает Чарли, указывая на Рафаэля. – Он похож на пирата.
При свете дня вид у Рафаэля и правда еще более пиратский. Эмили подмечает, что у него даже есть золотая серьга в одном ухе. Рафаэль от души смеется.
– Я пират Черная Борода, – отвечает он. – Мой корабль снаружи.
– Правда? – Чарли бежит посмотреть.
– Не глупи, Чарли, – говорит Пэрис. – Там даже моря нет.
– Ага, – говорит Рафаэль, – но там есть места, города, деревни, которые когда-то были покрыты морем. Вся долина По когда-то была под водой.
– Тысячи лет назад, – возражает Пэрис.
– Ах, тысячи лет ничто для меня, – Рафаэль впечатляюще щелкает пальцами. Эмили смутно припоминает, как кто-то ей недавно сказал то же самое.
– Мистер Мурелло – археолог, – объясняет Эмили детям, ставя перед Чарли миску с Coco Pops. Затем обращается к Рафаэлю:
– Полагаю, это вас я должна благодарить за булыжники посреди дороги?
– Я прошу прощения, – серьезно говорит Рафаэль. Затем портит все, добавляя: – Хорошая «альфа».
– Моего мужа, – с нажимом произносит Эмили.
Рафаэль не отвечает, но