проповедника, а для судеб миллионов людей…
Представьте себе, что армия отступает, говорил Ленин в марте 1922 года на XI съезде партии, когда свирепствовала разруха, голод и страна переходила к нэпу.
«…Отступать после победоносного великого наступления страшно трудно; тут имеются совершенно иные отношения; там дисциплину если и не поддерживаешь, все сами собой прут и летят вперед; тут и дисциплина должна быть сознательней и в сто раз нужнее, потому что, когда вся армия отступает, ей не ясно, она не видит, где остановиться, а видит лишь отступление, – тут иногда достаточно и немногих панических голосов, чтобы все побежали. Тут опасность громадная» [Л: 45, 88].
И когда в такой обстановке меньшевики начали сеять панику, Ленин прямо предупредил их: мы будем преследовать меньшевиков не за личные убеждения и уж совсем не «за то, что они с нами в Женеве дрались» до 1917 года, а именно за данную публичную пропаганду, сеящую панику в массах.
И все-таки, почему «честность» и «искренность» политических противников важна, как говорил Ленин, «для биографии каждого из них»?
Во-первых, потому, что если честный и искренний человек в конце концов возьмет на себя политическое обязательство – не вести антисоветской пропаганды, то ему можно верить и с ним можно работать.
Еще в 1919 году, когда некоторые меньшевики заявили: «Мы от политики отказались, мы охотно будем работать», Ленин ответил им:
«Нам чиновники из меньшевиков нужны, так как это не казнокрады и не черносотенцы, которые лезут к нам, записываются в коммунисты и нам гадят. Если люди верят в учредилку, мы им говорим: „Верьте, господа, не только в учредилку, но и в бога, но делайте вашу работу и не занимайтесь политикой“. Среди них растет число людей, которые знают, что в политике они оскандалились…» [Л: 38, 254].
И во-вторых, если человек действительно заблуждался искренне, а главное – если он действительно предан делу освобождения трудящихся, то всегда возможен и вероятен пересмотр им своих взглядов, сближение с революционной марксистской партией рабочего класса. Применительно к таким людям, как, например, левый эсер Прошьян, Ленин писал даже о «неизбежности» его сближения с коммунизмом [см. Л: 37, 385].
Известно, что именно такой путь – от борьбы против большевиков до вступления в Коммунистическую партию – как раз и проделали некоторые действительно честные меньшевики и эсеры. И столь же хорошо известно, что произошло это не потому, что кто-то «дипломатничал» с ними, замалчивал их ошибки, колебания, а именно потому, что шла острая идейно-политическая борьба против этих ошибок, за данного человека. Это и было высшим проявлением (понимаемых не по-обывательски) заботы и чуткости по отношению к людям…
•
Вставка к стр. 154.
Выше мы упоминали о профессоре Марке Петровиче Дукельском и его «злом» письме Владимиру Ильичу. После публикации в «Правде» 28 марта 1919 года этого письма и ленинского «нелицеприятного» ответа, воронежские обыватели с часу на час ждали ареста Дукельского… Раздавались телефонные звонки, приходили сочувственные, но анонимные письма от тех, кто именовал себя представителями «старой русской интеллигенции» и советовал ему сделать «следующий шаг» – уйти к белым.
Дукельского арестовали… но не большевики, а белые, когда осенью 1919 года Мамонтову и Шкуро удалось захватить город… После допроса профессор был брошен в тюрьму в качестве заложника. Спасла его Красная Армия, отбившая Воронеж у белогвардейцев.
И этот печальный личный опыт, и ответ Ленина, искренне желавшего помочь Дукельскому и тем, кто разделял его взгляды, разобраться в своих заблуждениях и ошибках, заставили Марка Петровича многое передумать заново…
Он уехал в Москву, преподавал в вузах, принимал участие в строительстве крупнейших химических предприятий, вступил в Коммунистическую партию, был награжден орденом Трудового Красного Знамени и до самой своей смерти в 1956 году продолжал вести большую и плодотворную научно-педагогическую работу…
От откровенного неприятия Советской власти к активному участию в созидании нового общества – таков путь этого настоящего и честного представителя старой русской интеллигенции[135].
•
Партийная, классовая позиция, с которой Ленин подходил к оценке людей, никак не однозначнее, а гораздо тоньше и сложнее, чем так называемая «общечеловеческая». И вместе с тем те важнейшие личные качества человека, которые всем опытом развития человечества были оценены как качества положительные, органически входят и в оценку классовую, оценку марксистскую. Ибо, как заметил однажды Владимир Ильич, никакие объективные обстоятельства, казалось бы целиком обусловливающие поведение данной личности, и никакая построенная на этом философская система «нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий» [Л: 1, 159].
«…В нашем идеале нет места насилию над людьми»
«В 19 году, – вспоминает Горький, – в петербургские кухни являлась женщина, очень красивая, и строго требовала: „Я княгиня Ч., дайте мне кость для моих собак!“.
Рассказывали, что она, не стерпев унижения и голода, решила утопиться в Неве, но будто бы четыре собаки ее, почуяв недобрый замысел хозяйки, побежали за нею и своим воем, волнением заставили ее отказаться от самоубийства.
Я рассказал Ленину эту легенду. Поглядывая на меня искоса, снизу вверх, он все прищуривал глаза и, наконец, совсем закрыв их, сказал угрюмо:
Если это и выдумано, то выдумано неплохо. Шуточка революции.
Помолчал. Встал и, перебирая бумаги на столе, сказал задумчиво:
– Да, этим людям туго пришлось, история мамаша суровая и в деле возмездия ничем не стесняется. Что ж говорить? Этим людям плохо»[136].
Революция – «кровавый кошмар»; в революциях «массы ожесточаются» – эти сентенции сегодня, как и вчера, как и сто лет назад, старательно жуют все «морализирующие» буржуазные идеологи, историки и писатели.
В революциях «массы ожесточаются»?? Неправда! Революция в этом смысле – лишь переход «количества в качество». Надо было веками угнетать, грабить, насиловать, топтать людей и их человеческое достоинство, чтобы пожать в конце концов такие взрывы народной ненависти… Эксплуататоры заслужили великий гнев народа.
А в России – России начала XX века? Где ж вы были, «господа хорошие», проклинавшие «разинщину», «пугачевщину», 1905-й и 1917-й, когда люди пухли и мерли от голода? Когда пороли целыми селами и спаивали водкой? Когда на целые деревни грамоту знали лишь поп да писарь? Когда на чуждые им «японскую» или «германскую» войны гнали миллионы мужиков и там забивали, как скот на бойне?
Где ж вы были? Скорбели о «младшем брате»? Философствовали о «русской душе»? Занимались копеечной благотворительностью? Так кто ж виноват в том, что в