пытался прикрыть глупость и бесхозяйственность, карьеризм и элементарную непорядочность… Именно в пылу этой полемики и рождались столь, казалось бы, несовместимые сочетания, как «коммунистическое чванство» или, того хуже, уже упоминавшееся «коммунистическая сволочь».
В декабре 1921 года председатель ВСНХ П.А. Богданов написал Владимиру Ильичу, что к коммунистам, уличенным в самой дурацкой бесхозяйственности и волоките, надо подходить помягче, ибо они исключительно хорошие, а главное, «преданные работники». Ленин, с трудом сдерживая ярость и иронию, ответил, что, «принимая во внимание исключительную преданность Советской власти, вполне доказанную рядом свидетелей», суд может на первых порах действительно вынести мягчайший приговор. Однако он должен публично широко и совершенно категорически
предупредить «при сем, что впредь будем карать… святеньких, но безруких болванов (суд, пожалуй, повежливее выразится), ибо нам, РСФСР, нужна не святость, а умение вести дело» [Л: 54, 87, 88].
В начале 1922 года, в связи с заявлениями о злоупотреблениях в жилищном отделе Моссовета, была предпринята его ревизия. Она действительно вскрыла злоупотребления при распределении жилплощади, в которые был замешан и член партии, заведовавший московским коммунальным хозяйством. Однако бюро МК и президиум Моссовета отвергли выводы ревизии и назначили свою комиссию для пересмотра дела.
18 марта, узнав об этой истории, Ленин направляет письмо в Политбюро ЦК:
«…Подтвердить всем губкомам, что за малейшую попытку „влиять“ на судьбы в смысле „смягчения“ ответственности коммунистов ЦК будет исключать из партии.
…Верх позора и безобразия: партия у власти защищает „своих“ мерзавцев!!» [Л: 45, 53].
А знаменитое ленинское «Лучше меньше, да лучше» в марте 1923 года, где речь шла о подборе кадров для Рабкрина, на который возлагались высшие контрольные функции за деятельностью всего партийного и государственного аппарата… Рабкрин, подчеркивал Ленин, сможет выполнить поставленную задачу лишь в том случае, если удастся добиться сосредоточения в нем «человеческого материала действительно современного качества», действительно лучших людей. Каких именно?
«Для этого нужно, – отмечает Владимир Ильич, – чтобы лучшие элементы, которые есть в нашем социальном строе, а именно: передовые рабочие, во-первых, и, во-вторых, элементы действительно просвещенные, за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести, – не побоялись признаться ни в какой трудности и не побоялись никакой борьбы для достижения серьезно поставленной себе цели» [Л: 45, 389, 391 – 392].
А знаменитое ленинское «Письмо к съезду», где он дал характеристики некоторым членам ЦК… Разве рядом с четкими политическими оценками не стоят в нем и такие сугубо «человеческие», как безмерная «самоуверенность» или «односторонность», «грубость» или «капризность». «Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью», – замечает Владимир Ильич. Но в политике «это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение» [Л:45, 345, 346].
Ну хорошо, все это характеристики людей и отношение к людям, стоящим – или стоявшим ранее – по эту сторону баррикад. А применим ли подобный подход к тем, кто находился «по другую сторону»? К политическим противникам? Да еще в обстановке острейших революционных битв и гражданской войны?
Если речь идет о субъективных мотивах поведения и сугубо личных оценках – да, применим! В свое время Лассаль довольно остроумно заметил:
«Слуги реакции не краснобаи, но дай бог, чтобы у прогресса было побольше таких слуг».
Политический противник тоже может быть умным или глупым, искренним или лицемерным, субъективно честным или бесчестным…
В этом смысле Ленин всегда предпочитал честного противника бесчестному карьеристу.
«К нам присосались кое-где, – говорил он на VIII съезде партии, – карьеристы, авантюристы, которые назвались коммунистами и надувают нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, потому что более честные „служилые“ элементы не пошли к нам работать вследствие своих отсталых идей, а у карьеристов нет никаких идей, нет никакой честности» [Л: 38, 199].
Но в политике и одной личной честности тоже слишком мало. В политике оцениваются не побудительные мотивы, не намерения, а прежде всего реальные результаты политической деятельности, ибо, как не раз повторял Владимир Ильич, именно «благими намерениями вымощена дорога в ад».
Ленин, например, высоко ценил личные, сугубо человеческие качества лидера меньшевиков Ю. Мартова.
«Жаль – Мартова нет с нами, – сказал он как-то уже после Октября, – очень жаль! Какой это удивительный товарищ, какой чистый человек!.. Какая умница! Эх…»[134].
Но, оценивая его политическую деятельность, Владимир Ильич прямо указывал, что единственным ее результатом может быть лишь «самое грязное и кровавое господство буржуазии вплоть до монархии…» [Л: 39, 41].
Точно так же Ленин нисколько не сомневался в абсолютной искренности (качестве весьма важном и ценном в человеке) лидера левых эсеров М. Спиридоновой [см. Л: 36, 496]. Не сомневался он и в субъективной преданности «революции и социализму» и ее левоэсеровского соратника П. Прошьяна [Л: 37, 384]. Но это нисколько не смягчало ленинской политической оценки спровоцированного ими в июле 1918 года антисоветского мятежа, толкавшего Россию на гибельный путь войны.
В свое время (1906 год), бичуя политическую позицию кадетов, Владимир Ильич писал, что
«было бы в корне ошибочно, разумеется, объяснить это лицемерие и эту фальшь личными качествами кадетских вождей или отдельных кадетов. Марксизму совершенно чуждо подобное вульгарное объяснение… Нет, среди кадетов несомненно есть преискренние люди, верящие в то, что их партия есть партия „народной свободы“. Но двойственная и колеблющаяся классовая основа их партии неминуемо порождает их двуличную политику, их фальшь и их лицемерие» [Л: 12, 288].
Вот почему нельзя, указывал Ленин, обманываться словами и посулами политических вожаков, их личной честностью или лицемерием.
«Это важно для биографии каждого из них. Это не важно с точки зрения политики, т.е. отношения между классами, отношения между миллионами людей» [Л: 39, 60].
Не важно потому, что результаты их политической деятельности выходят за рамки личной судьбы самих политических деятелей.
«В личном смысле, писал Владимир Ильич, – разница между предателем по слабости и предателем по умыслу и расчету очень велика; в политическом отношении этой разницы нет, ибо политика – это фактическая судьба миллионов людей, а эта судьба не меняется от того, преданы ли миллионы рабочих и бедных крестьян предателями по слабости или предателями из корысти» [Л: 40, 131 – 132].
Да, отстаивание своих убеждений есть дело политической чести каждого… Но и дело его личной ответственности за последствия проповеди этих взглядов. И последствий не для самого