Они исходили именно из этой партийной позиции.
В 1903 году, характеризуя конечную цель борьбы – социализм, Владимир Ильич как бы мимоходом замечает:
«Это – великое дело, и на такое дело не жалко и всю жизнь отдать» [Л: 7, 183].
Борьба за счастье людей была для Ленина не только высшей целью, смыслом жизни, но и главным критерием в определении своего отношения к другим людям.
Если человек глух к чужим страданиям, если его не волнуют и не трогают судьбы обездоленных и угнетенных – такой «бездушный» человек всегда вызывал у Владимира Ильича лишь чувство глубочайшего презрения, как человек безнравственный, морально ущербный.
Говоря о том влиянии, которое оказал на него Чернышевский, Владимир Ильич как-то сказал: величайшая заслуга Чернышевского состояла в том, что он
«показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером…»[119].
Почему же именно революционером? Потому что и для Чернышевского и для Ленина, когда они думали о счастье людей, речь шла не об умозрительном и сентиментальном сострадании к «униженным и оскорбленным» и тем более не о частной благотворительности, а прежде всего о революционной политической борьбе, ибо не было в тогдашней России иной возможности избавиться от всякого угнетения и несправедливости.
Но одна из важнейших особенностей политической борьбы состоит как раз в том, что общие слова и широковещательные декларации ничего в ней не значат. Потому что общими словами можно прикрыть все что угодно… Все глобальные проблемы, стоящие перед человечеством, политическая борьба трезво и беспощадно разменивает на весьма существенные и очень конкретные вопросы, ответы на которые и определяют пути решения всей проблемы. И эти ответы может дать только определенное мировоззрение, определенная классовая позиция.
Для Ленина дело борьбы за освобождение пролетариата и всех угнетенных было органически слито с марксизмом и революционной партией рабочего класса. Вот почему, как рассказывает Кржижановский, Владимир Ильич сердился, когда ему приходилось выслушивать характеристики какого-либо человека в качестве вообще «хорошего» человека.
«При чем тут „хороший“, – аргументировал он. – Лучше скажите-ка, какова политическая линия его поведения…»[120].
Решая конкретные вопросы, встававшие перед партией, Ленин никогда не проявлял нетерпимости.
«Ему чужда была всякая мелочность, – писала Крупская, мелкая зависть, злоба, мстительность, тщеславие… Ленин боролся, резко ставил вопросы, но никогда не вносил он в споры ничего личного, подходил к вопросам с точки зрения дела, и потому товарищи обычно не обижались на его резкость»[121].
В 1900 году, отмечая «крайности» полемики между различными социал-демократическими группами, Владимир Ильич указывал:
«…нам теперь надо быть осторожнее: не в том смысле, чтобы хоть на капельку поступаться принципами, а в том смысле, чтобы без нужды не озлоблять людей, работающих, по мере их разумения, для социал-демократии» [Л: 46, 38].
Через два десятилетия, в декабре 1921 года, Ленин пишет Н. Осинскому, усмотревшему в критике своих коллег по Наркомату земледелия лишь стремление «подсидеть» его:
«…надо не видеть „интригу“ или „противовес“ в инакомыслящих или инакоподходящих к делу, а ценить самостоятельных людей» [Л: 54, 73].
Ленин мог терпимо отнестись и к каким-то чрезвычайно неприятным для него личным недостаткам других людей. Вскоре после Октября, например, к нему в приемную пришел работать молодой матрос С. Сидоренко.
Он «был моим личным секретарем несколько дней, – писал Владимир Ильич. – Я был им вполне доволен. Уволен он был за один случай, когда в пьяном виде он кричал, как мне передали, что он секретарь Ленина».
Владимиру Ильичу такого рода поступок был глубоко противен. Но когда Сидоренко пришел к нему и, сгорая от стыда, попросил направить его на другую работу, Ленин написал Дзержинскому:
«Сидоренко говорит мне, что он глубоко покаялся. И я лично склонен вполне верить ему; парень молодой, по-моему, очень хороший. К молодости надо быть снисходительным» [Л: 50, 48].
Но каждый раз, когда разногласия или конфликты затрагивали коренные интересы трудящихся, партии, революции, Ленин занимал жесткую и непримиримо последовательную позицию.
«У кого есть хоть капля политической чести и политической честности, – писал он, – тот должен… занять определенную позицию и отстаивать свои убеждения» [Л: 46, 359 – 360].
Отстаивание своих убеждений есть дело политической чести каждого… Если же ты считаешь, что ради тех или иных временных или сугубо личных обстоятельств можно поступиться основополагающими принципами, значит, эти принципы не стали твоими убеждениями, делом твоей жизни, твоей чести.
Вот почему ни одно из качеств не вызывало у Ленина такого отвращения, как политическая беспринципность. В 1914 году Ленин писал:
«Старые участники марксистского движения в России хорошо знают фигуру Троцкого, и для них не стоит говорить о ней. Но молодое рабочее поколение не знает ее, и говорить приходится…
Во времена старой „Искры“ (1901 – 1903) для этих колеблющихся и перебегающих от „экономистов“ к „искровцам“ и обратно была кличка: „тушинский перелет“ (так звали в Смутное время на Руси воинов, перебегавших от одного лагеря к другому). …„Тушинские перелеты“ объявляют себя выше фракций на том единственном основании, что они „заимствуют“ идеи сегодня одной, завтра другой фракции. Троцкий был ярым „искровцем“, в 1901 – 1903 годах, и Рязанов назвал его роль на съезде 1903 года ролью „ленинской дубинки“. В конце 1903 года Троцкий – ярый меньшевик, т.е. от искровцев перебежавший к „экономистам“… В 1904 – 1905 году он отходит от меньшевиков и занимает колеблющееся положение, то сотрудничая с Мартыновым („экономистом“), то провозглашая несуразно-левую „перманентную революцию“. В 1906 1907 году он подходит к большевикам…
В эпоху распада, после долгих „нефракционных“ колебаний, он опять идет вправо…
Такие типы характерны, как обломки вчерашних исторических образований и формаций…» [Л: 25, 204 – 205].
Характеризуя такого рода политических типов, Владимир Ильич заметил:
«Эти сверхчеловеки воображают себя выше и „большинства“ и „меньшинства“: на самом деле они ниже и того и другого, ибо ко всем недостаткам большинства они сумели присоединить все недостатки меньшинства и все недостатки перебежчика» [Л: 11, 263].
Итак, отстаивание своих убеждений есть дело политической чести каждого. И
«раз человек партии пришел к убеждению в сугубой неправильности и вреде известной проповеди, – писал Владимир Ильич, – то он обязан выступить против нее» [Л: 47, 151].
В 1900 году, в письме А.А. Якубовой, которую Ленин очень хорошо знал по прежней революционной