– Святой у меня замечательный, – гордо сказал Куря. – Меркурий Смоленский, слыхала про такого?
– Нет, – покачала головой Ирена. Она понимала, что давно пора бежать, однако жалко было расстаться с Курей. – И чем же он знаменит?
– Татаре к Смоленску подступали, – таинственным голосом начал рассказывать Куря, – а воин Меркурий на страже стоял. Не заметил он, как подкрался враг и голову ему саблей снес. Однако воин Меркурий долг свой стражничий помнил, сердце его болело за горожан, на которых беда шла, а потому смог он голову взять под мышку и пойти к ближнему посту. Увидали татаре, как он идет, голову свою держа, а та мертвыми устами вещает: «Берегитесь, враг близко!» – струсили, не сразу смогли дальше наступать. За это время Меркурий дошел до поста, и стражники, увидав его, сразу поняли: беда близка! Успели вооружиться, в город за подмогой послали, отшибли татарей. А Меркурий, когда понял, что исполнил долг свой, помер. Тут его и определили в святые за ратное мужество.
– В самом деле, святой знатный, – сказала Ирена с комком в горле, до глубины души пораженная этой трагической и трогательной историей.
– Вот и я говорю, – кивнул Куря. – Одна беда с моим именем: больно оно длинное да важное, а попросту и не окликнешь. Либо Меря, либо Куря, вот и все. Кто во что горазд, тот так и зовет. Тятенька, царство ему небесное, Курилкой кликал, хотя я табаку в рот не брал отродясь и не возьму никогда, больно надо поганиться!
– Тебя можно Меркушей звать, – сказала Ирена.
– Во-во! – обрадовался мальчишка. – Маманя так и называет. Мы с тобой, говорит, Матреша да Меркуша, одни теперь на белом свете…
– Матреша?! – повторила Ирена. – У нее волосы рыжие такие?
– Рыжие, как огонь! – засмеялся Куря. – А я в тятеньку удался… в тятеньку покойного… – И он отер слезы, вдруг покатившиеся по щекам. – Хоть и мало мы с маманей от него ласки видели, а все жалко. Жил неприкаянный, никому не нужный, да и помер невесть как… Небось поп откажется отпевать, зароют за оградой кладбища, а то и в жальник[11] швырнут, неприкаянного…
– Ах! – так и вскрикнула Ирена, внезапно угадав, почему ей такими знакомыми кажутся и глаза, и брови, и волосы Кури. Понятна, в одно мгновение понятна стала и ненависть к ней Матреши. Она была любовницей Игнатия, она родила от Игнатия этого славного мальчишку. А он бросил ее и ребенка – в точности как старый граф. Нет, Лаврентьев дал Игнатию образование, позволял ему жить в городе и причудничать вволю, для графа Игнатий был сыном, а для Игнатия Куря оставался просто прижитым от крестьянки, ненужным выблядком. Ирена содрогнулась, вспомнив это грубое слово, услышанное вчера, а заодно вспомнила и того человека, который это слово произнес.
Боже ты мой… Да что ж она тут делает столько времени, чего лясы точит, как называла никчемную болтовню нянька Богуслава? Нужно бежать, бежать без оглядки от Адольфа Иваныча! Еще скорей бежать, чем Куре. Его только выпорют, а вот Ирену, попадись она в лапы немца, может ждать и кое-что похуже.
– Ладно, Куря, – пробормотала она торопливо. – Мне с тобой болтать сейчас недосуг. Беги, пока тебя не поймали.
– И ты беги, – сказал мальчишка, оказавшийся весьма догадливым. – Давай за мной в окошко. Оно на зады усадьбы выходит, отсюда до рощи рукой подать. А из рощи – на Чертов мост. Только осторожна будь, слегу какую-нито возьми, чтобы не провалиться: гать уже погнила вся. У нас ведь знаешь как – мостят, лишь когда услышат, что барину ехать надобно, а через день болотина все поглотит, все зажует. По большой-то дороге тебя мигом настигнут, а через Чертов мост, Бог даст, до тракта доберешься. Свет не без добрых людей, – бормотал он почти слово в слово то, что вчера говорил Софокл. При этом Куря подсаживал Ирену, помогая выбраться в окошко.
Она от души расцеловала его в щеки, успев заглянуть в такие знакомые черные глаза. Сжалось сердце тоской по невозвратному… Но печалиться и горевать сейчас уж вовсе недосуг было, а потому Ирена только сжала напоследок обветренную руку Кури и побежала со всех ног по направлению к роще.
Глава XII
ЧЕРТОВ МОСТ
Впрочем, сказать, что Ирена бежала со всех ног, можно было лишь с натяжкою. Лапти хлябали и норовили сорваться с ног, при этом большие пальцы, упирающиеся в передок неудобной обуви, немилосердно натирало.
«Какой кошмар! – думала Ирена. – А ведь эти несчастные крестьяне носят их круглый год! Мне случалось видеть и зимой людей в лаптях. Наверное, это были совсем недостаточные крестьяне, которым не на что купить сапоги или валенки. Бедные… как тяжело быть крестьянином или крестьянкою!»
Эти мысли только укрепляли ее решимость как можно скорей оказаться подальше от Лаврентьева, где ее пытались сделать именно крестьянкою. Ирена бежала меж деревьев довольно редкой рощицы, поминутно оглядываясь, не спешат ли за ней преследователи. Пока топота копыт, криков «Ату ее!», собачьего лая и других непременных признаков погони не доносилось.
В роще между тем темнело. Ирена взглянула на небо – ну, до ночи еще далеко, июньские вечера на Нижегородчине долги, не белые ночи в Питере, но все же темнеет незадолго до полуночи и всего часа на четыре – просто деревья смыкаются все тесней и тесней, их становится больше и больше. Теперь это была не роща, а лес – пусть еще и не дремучий, о каких рассказывается в сказках, но достаточно густой. Воздух, прежде напоенный сухой березовой свежестью, становился все более сырым. Пахло хвоей и гниющим деревом. Под ногами все чаще хлюпало, промокли уже и лапти, и онучи, которыми были обернуты ступни. Ирене было холодно и противно, однако она благословляла свою встречу с Курей. Что сталось бы с нею без этих лаптей? Недалеко бы она убежала босиком! И даже если добралась бы сюда, то лишь изранив ноги. Шла бы, оставляя кровавые следы, по этим сырым бревнам и доскам, порою утонувшим в воде, порою вздымающимся над ней…
Ирена замерла, испуганно глядя под ноги. Вода? Это болото! Она и не заметила, как добралась до того самого Чертова моста, о котором говорили ей Куря и Софокл.
Но какой же это мост?! Это не мост, не дорога – какой-то непостижимый, ужасающий хаос! Может быть, это сооружение и было когда-нибудь мостом, но в давно-давно прошедшие времена.
Впереди на всю ширину леса, сколько хватало глаз, простиралась топкая болотина, поросшая жалким кустарником. Поверх нее беспорядочно, в невообразимой путанице были набросаны переломанные, засохшие ветви, щебень, самый разнообразный мусор, камни, всевозможные обрубки, дранки, палки – и грязь, грязь без конца. Кое-где на этой невероятной дороге виднелись то ямины, то огромные топкие лужи. Наверняка колеса экипажа, вздумавшего проехать по Чертову мосту, должны были в них завязнуть, а лошади провалились бы по самое брюхо. Тут торчали тонкие обрубленные стволы деревьев, там на кочках валялись залепленные грязью камни, а вот мутная колдобина отливала зеленоватой грязью…