Да понятно. Будем искать.
И Кузьма начал ещё более активные поиски. Шпионил, проще говоря. Занятие это стало не таким простым, как могло казаться. В условиях расширяющихся межклановых стычек серьёзные дома выставляли максимальные защиты — и от прослушки, и от проникновения, и всяких комбинированных, каких смогли насочинять. Понятно, что вычислить Кузьму они не могли, но если уж тревога начинала верещать, ни о каких любопытных разговорах и речи уже не шло.
Однако, некоторые вещи носились в воздухе открыто.
К примеру, Борис Зерновой настолько был уверен в своём праве руководить царевичем, что перебрался на житьё в царские палаты, чуть не в покои безвременно усопшего царя Фёдора, из-за чего с боярской думой у него вышел скандал и даже потасовка. На огонь в Кремле с давних пор полный блок стоит, однако в запале дошло до сосулин и камней. Василию Скопин-Шуйскому на лбу набили шишак размером чуть не с яблоко — а целили, говорят, в глаз! Да и прочие из думной палаты расползались битые да драные. У царевича, оказавшегося посреди са́мой драки, сперва случился испуг, от чего он на троне истуканом замер, а потом паника. В этой панике Дмитрий (да-да, тёзка мой) как в малую дверцу за троном убежал да в личных покоях заперся, так два дня и не выходит.
— И не выйдет, — заявил на это Горыныч. — Из покоев тайный ход ведёт в дом специальный, далеко за городом. Царевича в Кремле давно нет.
Истинно, так и оказалось! Опасаясь, как бы царевич от голода или испуга не окочурился, двери в его покои взломали. А там — ничего. Ни царевича, ни прислужников его, ни, что показательно, следов. Как ушёл — так и не выяснили.
— В городе пустовато стало, — рассказывал Кузя. — Одиноких прохожих нет почти. Нет-нет, смотришь — клановый разъезд идёт. Эти меньше чем по полсотни не вылазят.
— А служба общественной безопасности? Царская-то?
— Сперва они ещё трепыхались, а как царевич сбежал, следом и начальник службы этой куда-то канул, и помощник его. Без объявления, как говорится. Народ судачит: может, пришибли их да прикопали давно? Слухи ходят, что и сотники их безвременно помирать начали.
— У-у-у… — протянул Горыныч.
Тут всем нам без особых пояснений было ясно, что «у-у». Кому-то порядок в городе неинтересен. Службе охраны начали рубить головы — значит, не сегодня — завтра рядовые побегут, не дожидаясь массовой резни.
— Амбарный замок-то на их казарме висит уже? — скептически поинтересовался я.
— Пока нет, но дело за малым.
— К концу недели повесят, — поднял палец Горыныч, — помяните моё слово. Или хуже: нараспашку бросят. Заходи, бери что хошь, никому не нужно…
Так и вышло. Трёх дней с побега царевича не прошло, служб охраны порядка ни в городе (ни, тем более, за городом) почти не осталось. Кто из бывших «общественников» по клановым дружинам рассосался, радуясь, что в преддверии войны идёт активная вербовка, а кто и к дурным ватагам прибился, и такое бывало. В городе пока пошаливали мало, стеснялись кланов, а вот по дорогам вовсю пограбливали, так что количество продовольственных обозов, направляющихся в Москву, резко сократилось. Шли разве что клановые, со своей охраной. Цены на продукты подскочили сперва вдвое, потом втрое, и похоже, что рост останавливаться не собирался. Лоточники исчезли как явление, а лавки работали разве что те, что располагались в каменных домах и торговали через решётку.
Ещё хуже было то, что в приходящем в запустение городе то и дело вспыхивали пожары. Центр держали (и своевременно гасили любые возгорания) кланы — само собой, о себе переживая, а вот окраины горели каждодневно. Тушили в бедных кварталах сами жители, соседи, переживая о сохранности собственного скарба. Но очевидно было, что со дня на день найдётся такое место, где в ряд окажется несколько брошенных домов, и пока люд опомнится да чухнется, огонь наберёт силу и пойдёт гулять по городскому подолу…
Нам всё это не очень нравилось, и Кузьма продолжал своё шпионство, надеясь, между делом, напасть на след альвов или хотя бы сломанного Экскалибура (вдруг да его на восстановление не отослали?).
ЛУЧШЕ Б НЕ ИСКАЛ. ИЛИ НЕ ЛУЧШЕ?
Это был тот день, когда я понял, что предыдущее нападение, нацеленное на меня опосредованно (в день посвящения в студенты, когда в особняк Пожарских явилось четыре отряда наёмников), было вовсе даже не нападением — а так, для отвода глаз, или, может быть, вовсе хитрой альвийской игрой, чтобы всей наёмничьей кодле жалование за прошедший месяц не платить. Альвы — они не только хитрые, но и жадные до посинения. Могли что-нибудь такое завернуть.
* * *
Капитан Золотой Ипатьевской кондотты, Славус Лютовой, бодро шагал по узким коридорам старинной штаб-квартиры своего вольного отряда. Здание больше походило на небольшую крепость, и всех наёмников это весьма устраивало. Славус торопился в главный кабинет, но на самом подходе был вынужден притормозить. Узкий коридор перекрыли собой трое капралов-консильери и Обран, секретарь и главный бумагомаратель вольного отряда, в придачу. Сводчатый потолок в этом месте по обеим стенам плавно переходил в ниши для реликвий, около одной из ниш вся компания и застряла.
— А вот и господин кондотьер! — бодро воскликнул секретарь. — Господин Славус, вы не припомните, на вашей памяти по перу жар-птицы хоть раз пробегали искры?
— Искры?.. — Славус протолкнулся к нише-реликварию. Жаро-птицево перо, действительно, время от времени словно топорщилось и отблёскивало крошечными нетипичными огоньками.
— Вот! — капрал Велтур обличающе ткнул в витрину пальцем. — Теперь оно ещё и потрескивает, слышите⁈
Они на секунду замерли все и отчётливо услышали тихие щелчки.
— Никогда такого не было, — Славус подумал и прибавил: — При мне. Это что вообще? — он слегка прищурился и прочитал: — «Дар князя Валахии верным друзьям»? Надо же.
— Теперь уж и не вспомнишь, чей он друг был, — капрал Повторий постучал пальцем по стеклу, за которым виднелась тусклая бронзовая табличка: — На дату посмотри. Подарено задолго до Большой Магической войны.
— Похоже, что валашский князь хотел какой-то намёк сделать, — живо предположил секретарь. — Иначе зачем бы он стал присовокуплять к перу жар-птицы эту походную жаровню? И две монеты.
— Такие раньше в рот мертвецам клали, — заметил капрал Дворчек, — чтоб Харону на переправе заплатить. Ну, или на глаза, где какая традиция.
— Рисунок на этой жаровне знакомый, — пробормотал