превратились в вовсе уж подозрительную щёлочку:
— Живи пока. Князь решит.
* * *
Языков я брать не очень планировал. Но раз уж привели, решил поспрошать — любопытно, всё же: кто так на меня взъелся, что за разорение Замятинской усадебки сулит баснословные деньги да отряды нанимает всё больше и больше? Первые-то были по три десятка, а сейчас уж до трёх сотен дошло. Эк их разобрало, успокоиться не могут.
Сегодня для допроса даже усилий прилагать не пришлось, человечишка тараторил, аки испуганная сорока, так что наговорил и всякого, мало для нас интересного, пока Горыныч раздражённо не щёлкнул пальцами, включив воришке немоту.
— И куда его? — спросил от дверей Фёдор.
— К Медузе сведите, пусть ошейник выдаст. Запреты обычные, сам скажешь. Да к делу какому его приставь, пусть злоумышление искупает. Ишь, затеялись на неповинных покушаться!
— Ваша светлость, там ещё староста Замятинский по вашу душу.
— Зови. Или нет, — я оглядел подвал, — наверх пойдём, чего мужика зря пугать.
Староста имел бледный вид и слёзно просил перевести насельников Замятина «поближе к людя́м, подалее от татей, инда страсть такая, что бабы да ребятишки и из домов боятся выходить». Да уж, я бы тоже за детей переживал, когда вас по два-три раза на неделю выреза́ть идут.
— А и переведу. Федя, подбери им деревню, где дома уж восстановлены, да пусть собираются. Завтра и переведём. А в Замятино, — я повернулся к полководцу Чжану, ожидавшему моего решения, — ещё сотню бойцов отправь. Пусть в засаде посидят, авось, ещё пару ватаг вычистят, всё вокруг Москвы спокойнее будет.
13. И ПЕРО
РАЗВЕДКА
На следующий день Кузьма снова отправился собирать информацию. Мы с Горынычем в четыре руки смастерили ему личину Гришки Бадана, высадили Кузю на окраине Москвы, откуда он пробрался до названного Баданом кабака. В качестве вещественных доказательств полного уничтожения жителей посёлка Кузьма тащил с собой полмешка отрубленных у тех же наёмников пальцев.
Я, честно говоря, думал, что платить наёмникам никто не собирается, но всё обстояло ещё затейливее.
Кузьма заказал кружку самого вонючего местного пойла и устроился в тёмном углу. Через некоторое время к нему подсели двое хмурых типов. Тот, что покрупнее только молчал, разговаривал худой, похожий на недовольного хорька:
— Ну и чё ты тут расселся? Сказано было, как подходить?
— Не знаю, как там было сказано. Спасибо, у меня хоть со страху память не отшибло, место припомнил.
— Старшие где? — кисло спросил хорёк.
— А всё, нету! — «Гришка» с бандитским подвывертом развёл руками. — Были да сплыли. Кого узкоглазые глиняшки порешили, кого крестьяне на вилы подняли. Четверо в корчме лежат, меня ждут. Как вы со мной честь по чести расплатитесь — сразу лекарства закуплю и к ним метнусь, здоровье ребяткам поправлять, — «бандит» откинулся на спинку лавки, в руке его невесть откуда появился ножик, которым он начал виртуозно крутить, проворачивая между пальцами и выписывая всяческие кренделя. — Дело сделано, живых нет. Всё пожгли, головёшки раскидали.
Хорёк пожевал губами:
— Доказательства уничтожения деревни где?
— А вот! — «Гришка» покосился на куль, стоящий у него под боком. — Туда глянь.
Громила тяжело поднялся и расшнуровал мешок. Посмотрел. Что-то шепнул на ухо хорьку.
— Пальцы⁈.. — перекосился тот.
— А чё я вам должен был принести? Сердца́вырезанные? Так с них кровь сильнее льёт, да и заваниваются они быстрее, подозрительно. Сверху — мужицкие, пониже поковыряй — там бабьи начинаются. А на дне — детские.
Брехал с уверенностью — в кабаке из мешка вываливать, что ли, будут?
— Ладно, оставь! — брезгливо скривился хорёк. — Сколько, говоришь, вас выжило?
— Сколько бы ни выжило, — ощерился «Гришка», — все деньги наши! Такой уговор был!
— Верно, но твои приятели должны сами явиться за своей долей. Ты ведь можешь и не поделиться с ними. Поэтому…
Некоторое время они таращились друг на друга.
— Пятеро!
— Значит, твоя — пятая часть.
Хорёк принялся выкладывать на стол монеты, «Гришка» следил за ним, шевеля губами.
— Вот! — мелкий кивнул, и громила передвинул ближе к «бандиту» увесистый кошель. — В расчёте.
Бурча под нос про крохоборов и мешочников, «Гришка» спрятал кошель за пазуху и кивнул на нетронутую кружку:
— Угощайтесь, господа хорошие, доброго здоровья! — тронул шапку и пошёл на выход вихляющейся воровской походкой.
Кузьма удалялся от центра, сильно надеясь на хвост. Сворачивал в малолюдные переулки, выбирал дворы поплоше. Через несколько кварталов его догнали четверо. Кузьма сделал вид, что убегает, и завёл погоню в глухой замусоренный двор, в который не выходило ни одного окна. Тут преследователи попытались нанести ему многочисленные колотые раны, но были неприятно удивлены тем фактом, что все их кинжалы, тесаки и даже удобные для городского боя кошкодёры отчего-то вдруг одномоментно сломались.
— Дольше всех протянет тот, кто больше всех знает, — любезно улыбнулся Кузьма. — Возможно, этот счастливчик даже переживёт сегодняшнюю ночь…
* * *
— И можете себе представить, Замятино пытаются сравнять не альвы!
Кузьма, конечно, притащил и сдал Чжану последнего из своих преследователей, но почти всё успел узнать сам.
— И кто же? — полюбопытствовал Горыныч.
— Венецианцы.
— Кто⁈ — поразился я. — Этим-то мы когда дорожку перешли?
— А я тебе скажу! — на Горыныча, кажется, снизошло озарение. — Когда Муромцам альвийских наёмников передали… ты помнишь?
— Передали, ну. И что?
— С наводкой на како-о-ой банк?
— Евро-какой-то.
— Вот! Это банк, который держит совет венецианских банкиров. Там завязаны интересы нескольких очень богатых венецианских семейств под одной вывеской, даже доля дожа есть.
— Ну, понятно. У венецианцев дела в Москве начали расклеиваться, прибыли упали — виноват кто? Конечно, Пожарский!
— И ещё одна примечательная информация к размышлению, — Кузьма выдержал многозначительную паузу. — Захваченные на Академической площади душегубцы, переданные государевой службе, сбежали. Все до единого. Такое вот волшебное стечение обстоятельств.
— Это кого-то из дворцовых подкупили, — мрачно хлопнул по столу Горыныч. — Зуб даю!
Зуб — не зуб, а обидно… Хорошо, мы хоть троих тогда забрать успели…
— А про русских пленников?
— Ни слуху ни духу.
Слов нет, одни междометия…
— Постараться надо, хоть какую-то зацепку найти. Ярена хоть и вредная, а своя. Да и молодёжь жалко.
Кузя вздохнул и пожал плечами:
—