не покидая Урал. А Николай Ельцин с семьёй, как сын кулака, переселён ещё в какой-то район, и тоже здесь, на Урале. Не помню кто куда. Но суть в том, что относительно недалеко. Это про то, как выселяли чёрти куда. А главное вот что. Уже через два года сын репрессированного кулака становится бригадиром. Уже расходится с представлением о жутких тридцатых. Потом его хватают на чём-то горячем и осуждают… А! Вспомнил. Антисоветская агитация. И что же происходит? Ярый антисоветчик получает бригаду и работает на прокладке канала. То ли Волга-Дон, то ли Москва-Волга. Тогда их много строили. Точно не Беломор. И опа — выходит досрочно. Поселяется у нас в Березниках. Или это позже? Ну, не суть. Живёт прилично, в каменном доме. Повторю: антисоветчик, сын кулака. Переходим к самому Б.Н. Внук кулака, сын зэка спокойно продвигается по партийной линии, получает высшее образование. И, в конце концов, становится главой государства. Прямая иллюстрация слов Сталина, что «дети за отцов не отвечают». Нормальная история?
— Но ведь репрессии были? И жертвы были. — Ира уже говорила с сомнением, но всё так же твёрдо.
— Всё было. Но что именно «было»? Что, по-твоему, «репрессия»?
— Ну, расстрел. Или зона.
— В том числе, но не обязательно. Репрессия — это ограничение в правах. Одна из мер — просто переселение. Про Ельциных я уже сказал. Кстати, в это же время десятки тысяч комсомольцев на добровольных началах отправлялись туда же — строить заводы, дороги, пахать целину и прочие подвиги. Зачастую репрессированные жили лучше добровольцев. Репрессированным обязаны были выделять жильё, а добровольцы пёрли без согласований. Жили в палатках. Всё на энтузиазме.
Снова смочил захрипевшее горло.
— А ещё в эти же списки репрессированных попадают такие категории, как запрет на посещение крупных городов. До революции, кстати, аналогичный запрет имелся. Тут коммунисты не оригинальны. То есть, подсчитывая статистику, эти горе-счетоводы откровенно мухлюют. Ставят полную цифру репрессий, рассчитывая на психологию. Люди ведь связывают это жуткое слово только с расстрелами и лагерями. И вторая махинация — складывают число заключённых по лагерям за каждый год. То есть, человек сидит десять лет — его десять раз посчитают. Ну, и в довесок. То, что никогда не услышишь от антисоветчиков. Это статистика сидящих в так называемых «цивилизованных» странах. А там цифры примерно одной категории.
Он допил очередную кружку компота и резко поднялся:
— Чур, я первый! Мальчики быстрее писают.
И усвистал. Девушки переглянулись: им тоже резко захотелось. Сорвались. Ира, как худенькая, проскользнула и даже почти успела раньше мужа.
* * *
Пока переминались у туалета, ожидая друг друга — молчали. Уже вернувшись, Михаил подвёл итог:
— Разбередили вы меня. Ещё в Перестройку мне казались неправильными все эти цифры. Но более-менее адекватные факты я нашёл недавно. Да и анализировать смог только в зрелые годы.
Он повернулся к девушке и взял за руку, пытаясь передать нежность.
— Ирочка, мне искренне жаль, что твоей семье пришлось такое пережить. Веришь?
Та неуверенно кивнула.
— Ты стала близким мне человеком. Твои переживания становятся моими. Но и дурацкая тяга к логике и правде… От неё ведь не избавишься. Простишь?
Теперь Ирина задумалась надолго:
— Давай, я позже скажу. Ты сейчас всё перевернул у меня в голове. Особенно про количество репрессированных. И почему я раньше не задумывалась про такой косяк. А сколько было реально? Ты помнишь цифры?
— Вроде, около четырёх миллионов.
— Ну, да. Тоже многовато. Но не сорок и не сто пятьдесят. Короче. Мне подумать надо. Я с краю лягу.
Она замолчала, понимая, что сморозила — она и так с краю лежит.
— То есть, пусть Оля посередине ляжет. Ты с одного края, а я с другого.
— О'кей. Хотя, после такого серьёзного разговора, я бы приставать не стал.
— Да ты одним присутствием сбиваешь меня с мыслей. Оля, ты согласна?
— Что с мыслей сбивает?
— И это тоже. Согласна, чтобы ты легла между нами?
— Согласна. Куда ж вас, таких политиков, деть?
Встала, прибирая на столе.
— Сейчас бы развеяться. А то какое-то настроение муторное. Но и веселиться не тянет.
Михаил не понял:
— Так ведь противоположность грусти — веселье.
— Да не грустное настроение, а муторное. Будто блевать тянет.
— Это понятно, беременная же.
— Сапегин, не нервируй меня!
Она снова присела, сложила голову на кулаки. Подкинулась:
— Вот, поняла — погрустить надо… Спой, что ли.
— О чём?
— О грустном, конечно.
Мужчина задумался.
— Есть одна. Грустная, но боевая, призывающая к борьбе. И в тему нашей экспедиции.
Он подпёр голову и тихо, почти неслышно, начал:
Споёмте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдём в предрассветный туман
Споёмте, друзья, пусть нам подпоёт,
Седой боевой капитан.
И уже громче:
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
Вся эта нервотрёпка с политическими разговорами, странное состояние после отповеди — всё рвалось наружу со словами песни. Он незаметно вытер набежавшую слезу.
Во второй раз припев исполняли все.
— Извините, — Ирина вытерла покрасневшие к концу песни глаза. — Ностальгия. Я вспомнила, как по пирсам бегала, на ржавые катера заглядывала.
— Не за что извиняться. — Ольга лёгким жестов встопорщила ей волосы. — Меня, ни разу не морячку, и то пробрало. А Мишка, вон, смотри, совсем раскис. Он же считай, со школы дома не был.
— Давайте ложиться, завтра много дел. — Михаил старался говорить ровно, чтобы не выдать дрожание в голосе.
Уже лёжа в постели, он подумал, что зря так раздухарился. Иришку обидел. Где он, и где та Россия, где тот СССР? Нет ничего. И будет ли — неизвестно. Просто обида за сгубленные мечты детства. А у неё — обида за предков. Правда, и у него — тоже за предков. Все у него служили и воевали не за «хруст французской булки», а за победу коммунизма. А что получилось? Тьфу! Раньше-то он продолжал отмечать праздник год за годом, несмотря на официальную отмену. Отмечал забытый праздник забытой страны. И наоборот — бесился от притянутого за уши «дня согласия и примирения». Но в дальнейшем придётся отмечать одному и по-тихому. Не хватало им здесь ещё и религиозно-политических войн. Главней всего погода в доме. Однозначно.
С этими сумбурными мыслями и уснул.
* * *
Пока в предыдущие дни мужчина возился с транспортом, женщины подготовили тару для соли: перебрали все полотняные мешочки, в которых когда-то бабушка хранила сухари и муку. Добавили