Человек хохотнул, и я вспомнил. Тот самый малый, что навел нас с Деганом на Молчаливую Элизу, когда мы впервые прибыли в Десять Путей.
– Заплачу больше, если отведешь меня к Ларриосу, – ответил я. – Намного больше.
Капюшон согласно склонился.
– При условии, – добавил я, – что это будет цельный Ларриос, а не частями. Покойник мне ни к чему.
– Это твоя забота, – отозвался он. – Я помогу найти его. За вид не отвечаю.
– Ты знаешь, где он?
– С большой вероятностью.
Я нахмурился:
– Это расплывчато. Неопределенность стоит меньше.
Плечи под плащом приподнялись и опустились:
– Дай мне день, и я узнаю подробнее.
– Что именно?
– То, за что ты будешь рад заплатить.
Я убрал кинжалы и сложил руки на груди:
– Ты наглая скотина. Тебе это известно?
– Могу себе позволить. А ты? – ответил он, и я уловил улыбку.
– Я наглая скотина с соколиками, – напомнил я, когда он развернулся.
– Деньги крутизны не добавят.
– Как и дружба с тенями.
Он повторил смешок:
– Не говори гоп.
И растворился за ближайшим поворотом. Я шагнул вперед, но он уже исчез из виду.
Я все еще вертел медную совушку, когда свернул на Уступчатую улицу.
Ларриос. Если он сдаст мне Ларриоса, то я узнаю и про реликвию, и про книгу. Черт, да Ларриос может знать и о проклятых каракулях на той бумажке. Теперь я даже удивлюсь, если нет. Слишком много дорожек вело к этой книге и реликвии – Атель, Ларриос, Серый Принц, Ирониус. Я уж не говорю о том, что Никко послал меня к Федиму, а у того нашлась моя пропажа. Совпадение? Вряд ли. И пусть это крошечный мостик, но бумажка в моем кисете с ахрами соединяла всех: Ателя, реликвию, Федима, Ларриоса, боевиков, книгу – всю мою цепь.
Да, я определенно хотел помощи этого Кента из тени.
Еще не дойдя до дома, я увидел на пороге Козиму. Она вытряхивала ковер. Завидев меня, она не поздоровалась и не улыбнулась, а молча развернулась, вошла в дом и с грохотом захлопнула за собой дверь.
Какого?..
Стоп – почему она еще здесь?
Я подошел к двери и постучал. Тишина.
– Козима? – позвал я.
– Я никуда не поеду, – донеслось в ответ. – Ты не заставишь меня уехать.
– Я не собираюсь тебя заставлять, – ответил я. – Разве не Эппирис хотел, чтобы вы с дочками ненадолго уехали к родне?
– Я отправила к матери Ренну и Софию.
– Но ты-то здесь.
– Я Эппириса одного не брошу.
Я вздохнул и уперся лбом в дверь.
– Он хочет как лучше, – сказал я. – Помнишь, что ночью случилось? Может, он прав?
За дверью помолчали. Потом Козима спросила:
– А ты как считаешь?
Я сделал глубокий вдох, обдумывая, как выразиться.
– Я думаю, что муж вправе беспокоиться о жене и детях.
– Это не ответ.
– Другого у меня нет.
Дверь распахнулась, и я чуть не упал Козиме в объятия. Она придержала меня, уперев ладонь в грудь.
– Убить пытались тебя, – напомнила Козима. – Кому же отвечать, как не тебе?
– Он отвечает только за свою жизнь, – сурово молвили сзади.
Я обернулся. На лестнице стоял Эппирис в своем аптекарском кожаном фартуке. За ним виднелась открытая дверь в лавку.
– А мы отвечаем за нашу, – продолжил он. – Мы, а не он.
Я вперился взглядом в Эппириса и прикусил язык. Они жили в моем доме, а потому их судьба все же была моей головной болью. Меня касалось все, что творилось под этой крышей. Признать иное означало бы признать неспособность защитить свои интересы и отвадить от своей территории других Кентов.
Правда, Эппирис считал иначе. И я понимал почему.
– Делайте то, что считаете нужным, – сказал я. – Уезжайте, оставайтесь – как хотите. Так или иначе, вам ничто не грозит.
Я развернулся и стал подниматься по лестнице. За мной захлопнулись обе двери. Я не стал оборачиваться и смотреть, кто в какую зашел.
Наверху меня ждала Птицеловка Джесс, сидевшая на полу.
– Нормально прошло, – сказала она.
– Иди к черту.
Я смерил ее взглядом. Волосы как попало торчали из-под шляпы, которая, судя по грязи, не раз слетела с головы. Костяшки пальцев украшали свежие ссадины, а на новых штанах виднелась небольшая прореха.
– Где ободралась? – спросил я, вставляя ключ в замок.
Потом повернул его на пол-оборота влево и пол-оборота вправо. Дверь я отпер, но ключ все равно следовало провернуть полностью, чтобы ослабить пружину в корпусе замка, иначе я рисковал угоститься шквалом гвоздей.
– Силос.
Я помедлил, извлекая ключ из замка.
– Это он стоял на стреме, когда меня навестил Тамас?
– Да.
– И чем оправдался?
– Не многим, – пожала плечами Птицеловка. – Учитывая, как быстро он смылся, едва завидел меня.
Я услышал, как звякнул об пол ключ. Оказывается, я его уронил.
– Так это был он? Это он пропустил Тамаса в дом?
Птицеловка кивнула.
– Я хочу его видеть. Немедленно.
– Ну, удачи тебе, – отозвалась она, подбирая ключ. – Он поскользнулся и упал с крыши. С четвертого этажа, в кордоне Квадратных Холмов. Быстрее, чем ты скажешь «шмяк».
Она для пущей убедительности хлопнула ладонью по доскам пола.
– Черт тебя побери, Птицеловка, он был мне нужен живым!
– Ах, живым?!
И Птицеловка вскочила на ноги, да так живо, что чуть не врезала мне лбом в челюсть, и я еле успел увернуться.
– Ты знаешь, что этот гад наделал? А, Дрот? Троих моих людей замочили той ночью! Троих! Я не знаю, сам он это сделал или ему помог тот Клинок, но мне и моей бригаде он нагадил серьезнее, чем тебе. Так что не надо петь, что он был нужен тебе живым, – мне тоже, да так, что терпежу не было!
Я хотел возразить, но посмотрел ей в глаза и не увидел там гнева, как ожидал, только горе. Она потеряла трех человек, а я – всего-навсего душевное спокойствие.
– Извини, – сказал я. – Я давно не работал сообща. Я… забыл.
Птицеловка кивнула.
– Он что-нибудь сказал? – спросил я.
– До или после того, как выкинулся из окна пансиона? – Она покачала головой. – Нет, он был не очень разговорчив. Может, ты и способен вырвать признание у человека, который удирает по крыше, но я не умею.
– А тело?
– А что тело? Чуток соколиков, куча золотых соколов, – по крайней мере, ему хорошо заплатили. Ну и всякая личная дребедень. А, еще жетон паломника, – фыркнула Птицеловка. – Обалдеть как помог!
– Стой, – произнес я. – Жетон паломника? Какого рода?
– Откуда мне знать, черт возьми? Я что, похожа на паломницу? – Она порылась в поясном кошельке и достала свинцовый ромб. – Вот.
Я взял его. Точно такой, как у Ателя, – скругленный, с тремя символами, старый.
– Бумажка, – произнес я, не сводя глаз со знака. – При нем бумажонки не было?
Она снова полезла в кошель и протянула мне на ладони два скомканных, перепачканных клочка бумаги. Я осторожно взял один и развернул. Точно такие значки, как на записке, которую я нашел у Ателя.
– Что это за дрянь? – пробормотала Птицеловка и склонилась так низко, что чуть не перекрыла обзор.
– Пока не знаю, – ответил я, вынул из кисета с ахрами бумажку Ателя и положил рядом с найденными у Силоса. Значки были другими, но размер и характер совпали.
– Я нашел это у покойника, который кинул меня в другом деле. Знак паломника тоже был.
– Какая между ними связь?
Я покачал головой:
– Понятия не имею.
Мне приходила в голову мысль, что меня заказала не Кристиана, а кто-то из ее врагов при дворе. Один нобль разоружает другого. Это объясняло и ливрею, и подделанное письмо, и готовность платить за переносной глиммер. Но теперь эта версия рухнула. Силос никак не был связан с реликвией и не имел причины носить при себе такую же бумажку, как Атель.
Однако носил.
Я уставился на грязные клочки, восстанавливая цепь. От Ателя – к Федиму, от Федима – к Ларриосу, а от того – к Ирониусу и Серому Принцу. С другой стороны нить тянулась от Силоса к поддельному письму и Тамасу, а Кристиану использовали, чтобы подобраться ко мне.
Не совпадало ничего, кроме самих бумажек.
Я уже начал жалеть, что проявил милосердие к Ателю.
– Черт тебя побери, Улыбашка, – буркнул я, убирая клочки и жетон в кисет и берясь за дверную ручку. – Что тебе стоило быть чуть сговорчивее? Только и…
– Дрот!
Птицеловка прыгнула на меня и повалила на пол. Через мгновение в дверь что-то с хрустом ударило.
– Кретин! – крикнула она мне в ухо, оставаясь сверху.