как ты думаешь, к какой из этих ролей я буду готовить своих детей и внуков?
Перевозившее нас купеческое судно давно уже миновало Гибралтар. Конечно, и Средиземное море – тоже не Пироговское водохранилище, но по сравнению с океанскими волнами Атлантики средиземноморские – просто игрушечные. Так, покачивает слегка, но и только. Практически всё морское путешествие мы, развалившись на палубных циновках, только и делаем, что точим лясы.
На сей раз у Тарквиниев подходящей СВОЕЙ оказии для нас не подвернулось, и мы возвращаемся в Карфаген на «попутке», никаким боком с кланом наших нанимателей не связанной. Это не означает, что нам следует чего-то опасаться – все нужные словечки за нас замолвлены ещё в Гадесе, но маршрут у «попутки» свой, и он несколько отличается от нашего прежнего. Суда Тарквиниев в силу специфичности своего груза предпочитают по возможности поменьше мозолить глаза римлянам и сразу же за Гибралтаром движутся вдоль африканского берега. Все прочие – уже в зависимости от торговых интересов своих хозяев. Немалая часть первую половину пути проходит вдоль южного побережья Испании с заходом в её порты, и лишь потом сворачивает к Северной Африке. Как раз в их числе и та большая гаула, на которой путешествуем мы.
Примерно четверть её груза составляет откованное брусками кричное железо, а в основном она нагружена солёным тунцом, гадесским рыбным соусом – гарумом, хлебным зерном Бетики и шерстяными тканями. Часть гарума и рыбы, как мы поняли из разговора с купцом, предназначены для продажи в попутных финикийских городах, зерно же вместе с оставшейся рыбой, соусом и тканями – в Новом Карфагене, где их охотно приобретут и римляне для снабжения консульской армии, и там же хозяин судна собирался купить ещё металла, после чего, не заходя уже на Балеары, пересечь ещё неширокое в этой части море и уже вдоль африканского берега доставить существенно прибавившийся груз металла в Карфаген. По сравнению с прошлым разом у нас получался крюк, но небольшой, да ещё и с частыми стоянками в гораздо более приличных по сравнению с той Северной Африкой портах. Да и удобнее большое судно для пассажиров даже само по себе.
Стоянка в Картее, расположенной практически сразу же за Гибралтаром, была короткой – только свежей питьевой водой запастись. Затем, после довольно длительного перехода, остановились – с ночёвкой – в Малаке. Пока хозяин судна проворачивал свои торговые дела на рынке, мы немного прогулялись по городу. По местным меркам он был очень даже на уровне, хоть и не шёл, конечно, ни в какое сравнение с Гадесом, не говоря уж о Карфагене. Но видно было и то, что Малака переживает не лучшие времена. Стены носили следы штурма, после которого не были ещё толком отремонтированы, народу на улицах для такого города, на наш взгляд, было как-то маловато, да и многие дома тоже со следами погрома. Некоторые дома, как ни странно, даже пустовали – это при том, что и в античные времена, как мы успели давно уже заметить, ушлый народец не упускал случая переселиться из глухой деревни в ближайший культурный центр.
– Это римляне, господин, – пояснила мне Софониба не самым весёлым тоном. – Город разграбили и многих жителей продали в рабство…
– Это когда был ещё тот мятеж двухлетней уже давности? – припомнил я. – В нём вроде и эти финикийские города участвовали. Из-за чего, кстати, бузили? Слишком большие налоги?
– Даже не столько сами налоги, сколько вымогательства и бесчинства римских наместников и их наглых вояк. Вон, полюбуйся, – бастулонка мотнула головой в сторону, и её взгляд сверкнул ненавистью. – Проклятая римская солдатня!
Судя по снаряжению, солдатня эта была не римской и даже не латинской – те экипировались аналогично римским легионерам, да и служили тоже в линейной пехоте – чаще в отдельных придаваемых легиону когортах, но иногда и вместе с квиритами – на правах соплеменников. Эти же, скорее, вспомогательные войска из прочих италийских союзников, неравноправных ни римлянам, ни латинянам, но здесь ведущих себя столь же нагло, а то и ещё понаглее легионеров – типичный оккупационный гарнизон в далёкой от большого начальства глуши. Те, на которых указала моя наложница, растолкав прохожих, развязно приставали к женщинам, иной раз давая волю и рукам. Увидев шикарную на их фоне бастулонку, оккупанты заинтересовались и ей, но заметили маленькую серебряную пластинку с хозяйским именем на цепочке, какие носят обычно очень непростые рабыни, принадлежащие очень непростым хозяевам – таким, которые могут иметь и достаточно крутые связи, чтобы на простого солдата управу найти. Потом, когда она юркнула за мою спину, разглядели и нас – прилично одетых, при мечах, при охране, держащихся уверенно, а главное – незнакомых, явно проездом, неизвестно куда и к кому направляющихся. А я ещё и с нехорошей ухмылочкой на них взглянул, ожидая их дальнейших действий. Это италийцев здорово обескуражило, и они, переблеявшись между собой на каком-то своём языке, даже на латынь не очень-то похожем, демонстративно отвернулись от нас и снова занялись местными горожанками. И очень не зря отстали – здесь была всё та же Дальняя Испания, на территории которой полученный мной у преторского проквестора «аусвайс» позволил бы мне без особого труда добраться и до городского префекта…
– Скисли, мерзавцы, – прошипела Софониба из-за моего плеча, после чего снова пристроилась рядом.
– Ты ведь, кажется, сама из этих мест? – спросил я её, догадавшись о причинах её резкой реакции на италийских служивых.
– Не совсем, господин. Я не отсюда, а из Секси, но и там творилось то же самое. Город восстал вместе со всем окрестным населением, а потом пришли вот эти… Ты и сам бывший солдат, и тебе не нужно объяснять, что вытворяют победители в захваченных ими побеждённых городах…
Вечером, когда мы улеглись спать, наложница мне кое-что наконец рассказала. Раньше я как-то не сильно интересовался её прошлым и не настаивал – видел ведь сам и понимал, что воспоминания для неё не слишком приятны, да и суть всех её злоключений угадать было несложно. Правильно ведь говорит – было дело, у самого рыльце в пушку – и штурмовал, и убивал, и грабил, и насиловал. Секси же, по её рассказу, повезло тогда куда меньше, чем Малаке, и даже чем тому туземному городишке, где куролесили в тот год мы сами со товарищи. Мы-то там, подавив сопротивление и выполнив поставленную перед нами задачу, именно что просто покуролесили, без особого фанатизма. Так, отвели душу, не более. Поселение было турдетанским, для большинства наших камрадов соплеменным, и свирепствовать в нём никто