изнутри. Нервные окончания зудят. Желание покинуть этот дом и сделать глоток свежего воздуха становится слишком навязчивым.
Я позволила себе то, чего не стоило позволять. На нервах, да. Но это не оправдание. Я перешагнула опасную черту, оказалась там, откуда не вернуться назад. Отговорки теперь не имеют значения.
Я сама толкнула себя ему под ноги…
Ему — взрослому, реализованному мужчине, у которого всё есть. Женщины. Деньги. Дело, куда он вкладывает душу, получая огромный доход. Он всего добился сам. Своим умом и трудом. А тут какая-то наивная, глупая девочка вбила себе в голову, что сможет поставить хозяина жизни на место?
Сможет вправить ему мозги?
О чём я только думала, заикаясь о настолько грязных и пошлых вещах?
— Почему ты не ешь? — Пожарский наливает в мой бокал ещё немного охлажденного белого вина.
— Аппетит пропал. — Пожимаю плечами, опуская столовые приборы на тарелку.
Мне стыдно смотреть ему в глаза.
— Ива, я спрашивал, любишь ли ты морепродукты. В чём дело? Ты мне соврала?
Мужчина пялится на меня исподлобья, прокручивая в длинных пальцах вилку с насаженным на ее зубцы кусочком лобстера. Темно-карие глаза Макса Андреевича смотрят так, что дрожь пробирает до самых костей.
Ненавижу, когда он так делает.
Чувствую себя кроликом, которого вот-вот проглотит удав.
— Я сказала правду. Мне всё нравится. Просто кусок в горло не лезет.
— Несколько минут назад ты улыбалась и шутила.
— Я устала, — нервно выпалив, тянусь за бокалом и выпиваю залпом холодное просекко.
Знали бы вы, Максим Андреевич, как мне было весело в тот момент, сейчас не задавались бы этим вопросом.
— По глазам вижу, что врешь.
— Почему я должна говорить вам всю правду? Я же не спрашиваю о том, что вы прячете в душе за семью замками? Вы очень скрытная личность. Не правда ли?
— Спроси.
На какое-то мгновенье повисает полнейшая тишина, не считая играющей в гостиной музыки и треска сгораемых в камине поленьев.
Растерянно хлопаю ресницами.
— О чём, п-простите?
Он сейчас действительно готов поделиться со мной сокровенными тайнами мадридско-пожарского двора?
— О том, что тебя интересует больше всего, — отвечает совершенно серьёзным тоном, опуская вилку с мякотью лобстера на тарелку.
Ох, ты ж…
— Откуда мне знать, что вы не соврете? — Взыгравший в крови азарт вынуждает меня податься чуть вперед к собеседнику, сидящему напротив.
— Не совру. Могу лишь проявить осторожность и защиту по отношению к себе и к тебе, — сказав это, Максим Андреевич добавляет: — Возьми свою тарелку с едой и подойди ко мне.
— Зачем это? — Сглатываю набежавшую из-за голода слюну.
— Попробую повысить твой аппетит.
Пройдясь по мне задумчивым взглядом, Пожарский вальяжно откидывается на спинку стула и делает глоток вина.
Мне нельзя на него смотреть!
Каждый раз, когда я это делаю, становлюсь зависимой от черт его лица, от харизмы, которую он излучает, от его мужской красоты, от дьявольского блеска в глазах. От изумительной улыбки, которой он редко пользуется, но безоговорочно сбивает ею с толку.
— Я жду.
В приглушенном освещении гостиной тени, которые создает огонь от свечей и камина, делают лицо мужчины более резким и жестким.
Не найдя в себе сил ослушаться, встаю, беру тарелку и иду к нему.
Даже думать не хочу, что будет дальше.
— Поставь блюдо на стол, — командует он негромким голосом. — Садись ко мне на колени. Лицом к лицу.
— Это обязательно?
— Ива. — Ему достаточно посмотреть мне в глаза и надавить тоном, чтобы я молча исполнила требование.
Лучше бы я поела, сидя на своем стуле. Как нормальный человек!
Чер-р-рт…
Перекидываю ногу через его бедра и сажусь на Пожарского верхом. Как говорится: к лесу задом, к хозяину передом…
Он не сводит с меня серьёзных горящих глаз.
Хорошенькое дельце. Так ещё я не ужинала. Или на этом ужину конец?
Подумав о том, как мы выглядим со стороны, вскидываю на Максима Андреевича вопросительный взгляд. В горле мгновенно пересыхает.
Облизав губы, отбираю у него бокал. Пью немного прохладного вина, и только потом осознаю, что мы делим один напиток на двоих. Это так интимно и волнующе… Знать, что наши губы касались одного и того же места на бокале…
Я сразу же впадаю в краску.
Голова идет кругом. По телу разливается горячая волна мурашек.
Нет. Он определенно не человек.
Он дьявол-искуситель.
А я?
Чувствую себя совращенной монашкой. Вот и вся философия.
Там, где присутствует химия, нет места здравому смыслу. Никакая логика в эти моменты с ним не работает. Эмоции берут верх. Наполняют до краев. Ещё чуть-чуть, и мир перестанет для нас обоих существовать.
— Устрицу хочешь?
— Не уверена, что смогу её проглотить.
— А если подумать? — На губах Максима Андреевича возникает довольная ухмылка.
Странный… То весь вечер он хмурится, то лыбится, то рычит, то всем своим глубокомысленным видом ласки просит.
Вот что за мужчина?
Прямо как женщина с ПМС. Человек-загадка, ей-богу.
С ним, как на минном поле: шаг вправо, шаг влево и трындец! Размажет в мясо.
— Я никогда не пробовала устриц, — признаюсь ему, ощущая некую неловкость. Наша среднестатистическая семья не отдавала предпочтение заморским деликатесам. Мы ели обычную еду. — Эти сырые моллюски слишком мерзкие на вид. Продукт на любителя, — говорю, как есть, чтобы ему не пришло в голову накормить меня диетическим мясом. — А вот лобстер очень вкусный, как и гарнир к нему.
— Хм… Забавно. Я этого не заметил. — Удерживая меня под прицелом своих глаз, Пожарский опускает ладони мне на бедра. Резко втягиваю воздух и сжимаю его ноги коленями. Напряжение в бедрах, как и во всем теле, становится мучительным.
Пожарский ведёт руками вверх, распаляя чувствительность кожи. А затем добирается до ягодиц, неделикатно сминает их, придвигая чуть ближе к своему паху. Меня тут же бросает в жар. Тело ловит эмоции, откликается на них. Реагирует на воспоминания. Пульс учащается. В горле пересыхает. Кровь одним махом приливает к низу живота, создавая эффект вспорхнувших бабочек. Душу вмиг переполняет чувство эйфории, возбуждения, удовольствия, радости, какого-то необъяснимого счастья. И это всё пугает меня до дрожи. Пугает и одновременно влечёт. Как мотылька на огонь. Понимаю, что обожгусь, только это не спасает…
— Можно я сяду на своё место? — запаниковав, хватаю свободной рукой мужское плечо. — Обещаю, я поем! Сама!
— Нельзя, — звучит непоколебимо из уст Пожарского. — У тебя была такая возможность минутой ранее. Теперь я лично тебя накормлю.
Зачем он это делает?
Ему доставляет удовольствие издеваться надо мной?
В последний раз меня кормили с ложечки, наверное, лет двадцать назад!
Происходящее настолько непривычно, что я не знаю, как вести