Читать интересную книгу Человек среди религий - Виктор Кротов

Уточняя своё отношение к Высшему, человек церкви участвует и в развитии общецерковного восприятия. Это неизбежно, тут не нужны какие-то особые полномочия.

Каждая церковь видит особый смысл в коллективном переживании, будь то общий обряд, общий праздник или общая молитва (даже если люди молятся порознь, но об одном и том же). Бесчисленные свидетельства личного религиозного опыта также подтверждают, что общность веры даёт человеку много такого, что выходит за пределы чисто индивидуальных ощущений. Это огромное богатство церкви. Оно имеет значение и для мистической стороны церковной жизни, и для ориентации церкви в целом, и для каждого из её членов.

Естественно, что это богатство не остаётся вне внимания той иерархии, которая обеспечивает корпоративное существование церкви. И если кто-то из иерархов (или просто священник) решит, что коллективным переживанием можно и нужно управлять, у него может возникнуть искушение регулировать и предписывать. И тогда у обычного члена церкви может возникнуть мучительное расхождение между теми ощущениями, которые он действительно испытывает, и теми, которых ожидают от него.

Кроме настойчивого ожидания, существуют и более жёсткие формы давления. Вплоть до самых крайних – если говорить об исторических примерах.

Одним из таких внутренних конфликтов может стать переживание внеконфессиональной духовной близости с другими людьми, о которой мы говорим как о мистическом экуменизме. Если церковь придерживается политики активного отмежевания от других верований и пытается довести её до уровня непосредственных переживаний верующего, это означает, что церковная ориентирующая система начала работать против интересов тех, кому она взялась помогать. Корпоративная преданность оказалась поставленной выше преданности Высшему.

Может ли быть соборное переживание ограничено рамками церковной организации? Наверное, правильнее всего ответить: и да, и нет. Да – когда определяется направление внутрицерковной жизни. Нет – когда это проблема личности, стремящейся руководствоваться Высшим как главным ориентиром и признающей каждого, кто стремится к тому же. Переживание мистического экуменизма, мистической соборности входит в наш религиозный опыт и является частью того духовного богатства, с которым имеет дело человек, а значит и церковь, к которой он принадлежит.

Дело церкви – использовать этот особый опыт во благо, не противопоставляя ему корпоративные задачи. Дело человека – знать цену и этому опыту, и попыткам его обесценить.

Для личности соборное переживание – одно из важнейших переживаний чувства веры – становится не только частью религиозного опыта, но и особым способом ориентирования. Может быть, более значительным, чем рациональное осмысление соборности, от которого неминуемо ускользает живое ядро тайны.

Хочется ещё раз заострить внимание на том, что соборное переживание всё-таки является личным. Поэтому оно проникновеннее любой концепции, которую можно выстроить на основе многих таких переживаний.

В результате возникновения соборных догматов и близких к ним представлений, которые приняты всей церковью, а значит и каждым из её членов, человек передоверяет своей церкви определять главные ориентиры. На его долю остаётся непосредственное движение по собственному пути. Но это не отгороженное ото всех движение.

Соборное переживание в широком смысле слова знакомо любому счастливому ребёнку, для которого весь мир – большая семья, где даже к незнакомцу можно обратиться с улыбкой. Чаще всего мы надолго утрачиваем это ощущение с приходом взрослости. Но опыт многих светлых людей подсказывает нам, что такую способность можно обрести заново, на уровне духовной жизни, с приходом той подлинной зрелости, которая очень близка к детскому восприятию мира.

Соборное мышление

Церковная соборность не означает отказа от собственной мысли. Соборные представления развиваются, и соборное мышление, обеспечивающее это развитие, складывается из достижений личностного мышления. Сюда входит и обобществление индивидуального религиозного опыта, и то, что называется богословием, и проповедничество, и само религиозное поведение каждого члена церкви.

Церковной соборности надо было бы, наверное, уделить гораздо больше внимания, чем соборности расширительной, мистической. Ведь первое и основное выражение соборные переживания находят именно внутри церкви. Но защитников церковной соборности хватает. Каждая церковь умеет защищать своё, и каждая церковь защищает своё по-своему. Вот почему главный акцент сделан здесь на том, о чём церковь говорит редко, неохотно и сдержанно (а иногда и с откровенным осуждением).

Читателю церковному такой "акцент" может затруднить даже его личное восприятие этой главы (не говоря уж о восприятии с точки зрения церкви). Вся надежда на его живое ощущение мистической соборности.

Главная очевидность, с которой трудно согласиться церкви как корпорации, состоит в том, что право человека и человечества на всякое духовное достижение – внеконфессионально. Пророк, основавший церковь, святой, озаривший свою церковь чудом особого жизненного пути, мыслитель, принадлежавший к лону церкви, – каждый из них внёс свой вклад в духовную культуру человечества. Опыт каждого из них обращён к каждому из нас.

Если мы принадлежим к той же церкви, нам повезло. Это означает, что нам доступнее те тонкости мысли и переживаний, через которые открывает нам свой опыт интересующий нас человек. Но это не означает, что за нашей церковью закреплена исключительная прерогатива толковать и уточнять этот опыт.

Осознание, освоение, осмысление духовных находок – это и есть та внеконфессиональная соборность человечества, которая доступна каждому человеку, стремящемуся к осознанию, освоению и осмыслению. Здесь даже не столь обязателен эпитет "мистическая". Но можно и сохранить его, поскольку рациональная сторона соборности – всё-таки лишь одна из её сторон.

Мистическая – значит уходящая корнями в тайну, только и всего. Хотелось бы избежать всякого волшебно-магического привкуса.

Великие мыслители и великие духовидцы во все времена, во всяком культурном и конфессиональном окружении были выше тех стен, среди которых им приходилось жить. Без этого остановилось бы развитие человека и человечества, остановилось бы развитие любой церкви (впрочем, так и бывает в истории с некоторыми из них). Без этого мы не поднимались бы к Высшему, а пытались бы приземлить его в плоскость наших привычек и нашей верности прошлому.

Но не только у великих людей – у обычного человека тоже могут быть пронзительные озарения. Будем ли мы затенять их, пытаясь вместить в устоявшуюся традицию? Отвергнем ли их, если традиция скажет "нет"?… Или примем всё, происходящее с человеком, в опыт человечества и признаем за каждым духовное право вникать в смысл этого опыта?…

Соборное мышление – это и критика, и апологетика, и рациональная аргументация, и опыт внерациональных постижений, и научные труды, и утверждение своих взглядов в образе жизни, и стремление к церковной цельности, и попытки обрести единство с теми, кто близок тебе по духу.

Духовная культура всегда соборна. Духовная мысль всегда соборна. Если мы хотим среди соборной культуры возделывать свой участок – это естественная составляющая соборности. Но если мы хотим обнести этот участок высоким забором, мы повредим прежде всего тому, что нам дорого, незаметно переходя от соборной культуры к культуре заборной, чахнущей в тени тем сильнее, чем выше ограда.

Как соборность уходит корнями в тайну, так отказ от соборности "заборность" – уходит своим основанием в корпоративное мышление. Исключение составляет индивидуальная "заборность": упёртость в свою частную идею.

Широкое понимание соборности не означает стремления соединить все вероисповедания в одну бесформенную мешанину. Идущий своим путём имеет свои ориентиры и своих спутников. Наши с ним взгляды на вершину могут быть принципиально различны, потому что это взгляды с разных сторон – как в смысле конфессиональном, так и личностном. Благодаря своим различиям, наши взгляды и наши ориентиры испытывают друга друга, дополняют и обогащают. Мы начинаем видеть вершину не только так, как она повёрнута к нам: у нас возникает объёмное представление о ней, пусть даже смутное и условное. Эта смутная объёмность во многом надёжнее односторонней чёткости, схематично прорисованной раз и навсегда.

Может быть, это верно не для каждого человека. Может быть, многим нужнее именно односторонняя чёткость, а объёмные очертания только повергают их в смуту. Но соборное мышление не имеет в виду наиболее удобную форму существования. По мере сил и способностей мы стараемся понять или почувствовать, как же оно всё на самом деле, – и каждое свидетельство, каждая мысль участвует в этой работе.