Читать интересную книгу Человек среди религий - Виктор Кротов

− только формула нравственности. (Фёдор Достоевский)

− цемент, укрепляющий веру. (Илья Шевелёв)

− воспитание свободы в поисках истины. (Джидду Кришнамурти)

− душевное состояние, в котором смешаны стыд и гордость человека за самого себя. (Генрих Гейне)

− звено между душой и телом, место полюбовной сходки неба с землёй. (Исраэл Дойч)

− институциализированное безумие. (Игорь Юганов)

− не правда, а первый шаг на долгом пути к правде настоящей. (Джон Киль)

− парадокс, возводящий в догму самоотречение и смирение вопреки всем чувствам человеческим. (Фенимор Купер)

− полное превращение души в то, во что она верит. (Свами Вивекананда)

− совершенная система подавления развращённых наклонностей человека. (Оноре де Бальзак)

− средство передачи. (Идрис Шах)

− тот образ, каким человек чувствует себя духовно связанным с миром или с не-миром. (Томас Карлейль)

− уважение наших обязанностей как заповедей Господних. (Иммануил Кант)

− упрощённая и обращённая к сердцу мудрость. (Лев Толстой)

− философия для народа. (Иосиф Левин)

− философия повседневной жизни. (Алексис Романов)

Вот ещё несколько определений, теперь во множественном числе:

РЕЛИГИИ – это…

− абсолютные истины, которым не позволяют стать относительными. (Владимир Голобородько)

− выражение постоянных усилий человечества открыть себе дорогу к Богу. (Мишель Малерб)

− застывшие ступени развития. (Вильгельм Швёбель)

− разные пути, встречающиеся в одной точке. (Мохандас Ганди)

− священные сосуды, в которых хранится истина, недоступная человечеству в чистом виде. (Артур Шопенгауэр)

− этические рабочие гипотезы человечества. (Ханс Лобергер)

В определениях, данных верующими и атеистами, поэтами и рационалистами, то и дело вспыхивает напряжение разных полюсов. Соединённость людей в религии – и разъединённость в религиях. Динамичное стремление к Высшему – и консерватизм традиций. Личная религиозность – и социально организованная вера.

Это не прилавок для выбора формулировки по вкусу. Важно обратить внимание на искреннее стремление каждого из авторов выразить своё представление о религии.

По большому счёту, религия – это сумма наших знаний и незнаний о Высшем. Это связь людей в Главном. Но как достичь этого большого счёта? Как соединить преданность своей церкви (и тем ориентирам, подлинность которых она сохраняет для ищущих) – с жаждой духовного единства, поднимающего нас над любыми межчеловеческими перегородками?…

Для того, чтобы подумать об этом, обратимся к представлению о соборности, то есть о возможности соединения множества личных постижений в единое представление о главных вещах. Как и при обращении к понятию "экуменизм", мы будем пользоваться словом "соборность" расширительно, применяя его не столько к церковным традициям, сколько к духовным устремлениям личности. Мистический экуменизм устанавливает внеконфессиональную духовную связь личности с личностью, их признание друг другом. Мистическая соборность тоже внеконфессиональна. Она действует поверх границ вероисповеданий, не спрашивая разрешения у церковной иерархии.

Такой подход позволяет вернуть общий, нераздельный смысл понятию о религии. В этом смысле религия не сводится к большому набору многочисленных отдельных религий (каждая из которых заведомо кому-то нужна, раз она существует). Мы вспомним о единстве церквей в том отношении, что все они служат религиозной ориентации человека. Тогда мы сможем увидеть религию в её цельном виде.

В противном смысле мы уступим право целостного взгляда на религию, как ни смешно, – атеизму. Ведь он хотя бы своей тотальной критикой утверждает эту цельность.

Только соборность, поднявшаяся над межрелигиозными перегородками, способна воспринимать религию как общечеловеческое явление, а не только как СВОЁ пристанище веры. Только соборное мышление поможет нам обнаружить у религии общие задачи и общие области приложения духовных сил.

Сказка про освободившихся клубочников

Когда-то, в самые что ни на есть стародавние времена, стоял посреди моря-океана остров. Большой остров, просторный. Часто туда заплывали мореходы: запастись водой да едой, а заодно подивиться на местных жителей.

Жили на этом острове клубочники. Так их называли. Люди как люди, очень симпатичные, только с хвостами. Хвосты у них были длинные-длинные, тонкие-тонкие, гибкие-гибкие, из затылка росли. Впрочем, у обычного человека такое тоже случается: у женщин почаще, у мужчин пореже. Хотя у клубочников другие хвосты были, не волосяные, а совсем особенные.

Клубочники совсем не стеснялись своих хвостов. Наоборот, даже гордились ими. А вот на иноземных мореходов удивлялись: как это они без хвостов живут, поодиночке. Ведь клубочников потому так и называли, что жили они общим клубком. И всё благодаря хвостам.

Хвосты у них были и в самом деле особенные. Очень чувствительные. Стоило двум клубочником сцепиться кончиками хвостов, как от одного к другому шли разные нервные сигналы. Безо всяких слов один клубочник понимал, что другой чувствует. И мыслями обменивались.

Так нравилось клубочникам вместе всё переживать и вместе обо всём думать, что они старались держаться рядом. Переплетутся хвостами, прижмутся боками – сразу видно, что клубочники. У них даже свои мастера были по хвостоплетению, которые общий клубок поддерживали в наилучшем порядке.

Жили клубочники не тужили, ни в ком, кроме своих, особенно не нуждались. Ну, приедут мореходы, запасутся водой да едой, свои товары продадут, местные товары купят, очень хорошо. Стоит ли с ними лишние разговоры вести? Всё равно ведь клубочных хвостов у них нет, сцепиться нечем. А мало ли что они могут словами наговорить!

Вот только появился в клубке один странный клубочник по имени Панго. Ему в голову приходили необычные мысли.

"Зря мы, клубочники, изо всех сил друг к другу жмёмся, – думал Панго. – Неужели хвосты у нас такие длинные только для того, чтобы выплетать из них замысловатые узлы? Вокруг столько интересного, такой остров у нас просторный. Да и с мореходами интересно пообщаться, узнать, как заморские люди живут. Может быть, и увидеть чужие страны когда-нибудь удастся".

Мысли Панго всему клубку через хвосты передавались, и такими заразительными оказались, что трудно было от них отделаться.

Стали клубочники смелее из клубка вылезать, по острову расхаживать, с мореходами общаться. Хвосты ведь всё равно сцеплёнными оставались. Да ещё становились всё длиннее и длиннее, всё тоньше и тоньше, всё гибче и гибче.

Многие клубочники с мореходами сдружились, а Панго и несколько других смельчаков даже на соседнем острове побывали. Мастера хвостоплетения, правда, ворчали на них, недовольны были, что клубок каким-то слишком уж разбросанным стал. Что ж, их можно понять: им всё время приходилось новые узлы изобретать, такие, чтобы для утоньшающихся хвостов годились.

А что дальше стало происходить!… Хвосты у смелых клубочников не только удлинялись, а становились всё прозрачнее и неосязаемее. Скоро уже только сами клубочники свои хвосты и ощущали, только сами и замечали. Ведь они по-прежнему друг за друга цеплялись, по-прежнему чувствами и мыслями обменивались. И у каждого хвост удлинялся настолько, насколько далеко отправиться ему духа хватало. Со временем даже мастера хвостоплетения захотели другие страны повидать, путешествовать стали. Всё это оказалось к счастью.

Как раз так вышло, что ни одного клубочника на родном острове не оказалось, когда началось там великое землетрясение. Такое великое, что раскололся остров на несколько частей и ушёл глубоко под воду. Узнали об этом клубочники, где бы кто ни находился (ведь достаточно было одному знать, как и другие знали). Опечалились все. А Панго подумал: "Вот ведь как вовремя мы освободились из тесного своего клубка ради нового, просторного. А то погибли бы". Тут же эту мысль все услышали, и каждый вздохнул с облегчением. Поняли клубочники, что не напрасно всё произошло, не только ради любопытства они по свету разбежались.

Так и живут с тех пор клубочники среди нас. От других людей никак их не отличишь. Разве что по тому, что иногда на них задумчивость находит. Тогда клубочник ни на что не смотрит, лицо у него светлеет: вслушивается в мысли других клубочников, в их переживания… Впрочем, и у обычного человека такое случается.

Соборное переживание

Ощущение того, что ты не одинок в своей вере, – первое и главное переживание, которое даёт человеку принадлежность к церкви. Психологически это очень важно. Однако постепенно это ощущение теряет свою остроту, оно становится привычным и естественным, позволяя перейти от простого стремления к единению к дальнейшим духовным поискам – уже не только личным, но и общим.