Читать интересную книгу Человек среди религий - Виктор Кротов

Можно было бы обратиться и к другим примерам политизации или имитации соборности ради достижения социальных и личных целей. Таких примеров великое множество. Впрочем, мы не всегда можем заметить, что в основе той или иной социальной конструкции лежит соборное переживание. Что в политическую упряжь попало глубинное стремление человека к духовному единству, к общему постижению Высшего, ищущее хоть какого-нибудь реального выражения. Но вопрос не в том, чтобы распознать все такие ситуации. Вопрос в том, стоит ли возмущаться ими.

Личная соборность лишает смысла бесплодные сетования. Неутолённая тяга к соборной жизни, не нашедшая себе пристанища в церкви, всегда будет энергетическим источником для политиков и социальных организаторов. Тот, у кого нет чувства веры, показывающего на Высшее в качестве главного ориентира, вполне может конструировать своё "высшее" из имеющегося внутреннего материала. Но и каждый верующий человек может жить соборной жизнью по-своему, стремясь к тем высотам, которые видны его церкви, или к тем, которые видны ему самому. И если это не миражи, на каждом своём шагу он ощутит надёжную опору подлинного духовного опыта и останется неуязвимым для любых политических и корпоративных манипуляций.

Догматизм, ересь и свободомыслие

Личностное сознание часто выбивается из русла церковной соборности. Чрезмерные противоречия между накопленным живым религиозным опытом личности и религиозным опытом церкви (или её корпоративными установками) могут быть восприняты церковью как ересь. Это означает отторжение чужеродных для церкви ориентиров, на значении которых настаивает личность.

В некоторых случаях ересь со временем затухает, исчерпывая свой потенциал или теряя своего лидера. Иногда ересь приводит к церковному расколу, то есть к возникновению ещё одной церкви (не будем говорить "новой", потому что каждая из них по-своему опирается на общую предысторию). Иногда ересь успевает повлиять на церковное сознание, – или, напротив, приводит к укреплению противостоящего этой ереси догмата. Иногда побеждает именно то учение, которое поначалу считалось еретическим, но оно, естественно, именно себя сознаёт истинным продолжателем церковной традиции.

Если читателю нужны исторические примеры, он легко их отыщет сам. Но подобные истории случаются и в современном мире.

Риск возникновения ереси связан с развитием церковного сознания. Противоположен ему риск догматизма: замыкание соборного мышления среди найденных когда-то ориентиров, потеря способности к обновлению. Ересь и догматичность – неизбежные Сцилла и Харибда всякой церкви.

В чём состоит цель того движения мысли, которое может быть объявлено ересью? В том, чтобы стать самостоятельной конфессией – или в том, чтобы прояснить церковную истину? Наверное, правда еретика не в стремлении к самостийности, а в искреннем поиске новых ориентиров.

В чём смысл догматической охраны церковного мышления? В том, чтобы не позволить никому самостоятельно думать, – или в том, чтобы уберечь церковную истину от искажения? Наверное, страшны не догматы, объединяющие вокруг себя одинаково верующих, а догматизм, который заменяет смысл формулой, не очень отвечающей человеческой жизни.

История ересей и расколов во многом связана с корпоративными свойствами церквей. Но вместе с тем это явление символично и для духовной потребности человека искать свой собственный путь, не довольствуясь протоптанными тропами. Множественность церквей олицетворяет множественность путей человека к Высшему.

Олицетворяет, но вовсе не исчерпывает. Ведь личностных путей куда больше.

Недаром огромную роль в церковной жизни играет пророк – личность, которая становится остриём нового духовного прорыва. Личность, которая является катализатором религиозной ориентации (или переориентации) для конфессии в целом. Выдвигаемые пророком ориентиры относятся не столько к корпоративным проблемам (в этом отношении всё иногда переворачивается по-новому), сколько к новым мистическим открытиям. Это может быть ересью для прежней церкви и прочным фундаментом для церкви, рождающейся заново.

Для церкви естественнее опасаться разрушительной ереси. Для человека, мыслящего активно и открыто, естественнее опасаться догматизма. А для человека, нуждающегося в ориентаторе, важны не столько проблемы ереси и догматизма, сколько личность духовного лидера. Разнообразие ситуаций велико, и отношение к ним у каждого своё.

Может быть, вернее говорить не о том, кто чего опасается, а о том, кто на что опирается. Кому что нужнее – организационно или психологически, но именно для духовного движения к Высшему. Остальное не так интересно.

Здесь снова можно обратиться к представлению о личной соборной жизни. Оно подчёркивает нашу свободу и от цепей догматизма, и от революционного ажиотажа ереси. Если для нас важнее то, что нас духовно соединяет с другим людьми, мы не будем выдвигать на первый план то, что нас с ними разъединяет.

Церковь не до конца может поддержать нас в этом, потому что она инстинктивно избегает тех направлений соборного мышления, которые могут расшатать её устои. Недаром "свободомыслие" часто ассоциируется со склонностью человека к ереси, с конфронтацией человека и церкви.

Или даже шире: из свободомыслия неизбежно прорастает конфликт личности с властью (привыкшей управлять по-своему) и с толпой (привыкшей к управлению). В церкви всегда есть своя власть и своя толпа.

Именно в том, в чём церковь не может полностью поддержать человека, человек может поддержать церковь. Подлинное свободомыслие, опирающееся на церковную соборность, но живущее также и соборностью более широкой, позволяет осуществлять ту работу, на которую не способна ни одна организационная структура: воссоединение в личности разнообразия духовных исканий.

Такое свободомыслие может сочетаться и с преданностью своей церкви, и с преодолением её догматического торможения. А ещё – с доброжелательностью к тем, кто предан иной церковной соборности, кто по-своему преодолевает давление иного догматизма. Наши проблемы порою сближают нас больше, чем наши способы решения этих проблем.

Сказка про озорных водяных

В каждом озере живёт великое множество разных существ, даже если поверхность его кажется гладкой и пустынной. Вот и в этом горном озере было предостаточно населения. От обычной рыбы (самых разнообразных пород) – до необычных водяных (ещё более разнообразных).

Водяных все уважали за их необычность и за любовь к родному озеру. Самый старший водяной даже руководил Озёрным советом. Туда входили самые почтенные жители озера. Они следили, чтобы всё в озере было хорошо.

И всё-то в этом озере было хорошо и замечательно, пока оно не стало зацветать.

Да здравствуют расцвет и процветание повсюду! Вот только когда озеро зацветает, значит в нём что-то не так. Дышать в нём стало труднее, запашок у воды появился. Хотя только старожилы могли заметить это, только они из-за этого волновались, а прежде всего – Озёрный совет.

Ещё молоденькие водяные забот добавляют. Озорничают вовсю. Камушки из дна выковыривают, да и на берегу что-то роют, никакого угомона на них нет.

Говорит им старший водяной:

– Вы что! Разве можно родное озеро разрушать? Эти камни, может, тысячи лет на одном месте лежали, а вы их выковыриваете да перетаскиваете.

А озорники пищат:

– Ничего! Ещё лучше будет. Мы тут такое придумали!…

Только кому нужны их выдумки? Тут озеро зацветает. А они, вместо того, чтобы посочувствовать старшим в их заботах, нашли себе развлечение.

Да ещё такое разрушительное. Невозможная молодёжь пошла, ничего не понимает!…

В общем, не жизнь, а сплошная катавасия. Озеро зацветает всё сильнее. Дышать всё труднее. Запах у воды всё острее. А молоденькие водяные всё озорнее.

Проковыряли озорники канал к какой-то пещерке и в ней теперь возились, только грохот стоит. Целый кусок озёрного дна выложили по-своему. Что с ними будешь делать?…

А потом… А потом…

В пещерке, где молодые водяные резвились, вдруг что-то зажурчало, заурчало, забурлило – и хлынул оттуда поток воды! Это они, оказывается, дыру проделали к речке, к которой через пещеру подобрались.

Стала вода озеро затоплять. Всполошился весь озёрный народ, а Озёрный совет в особенности. Что же будет?

Тут озорные водяные на дно нырнули, камень отвалили, а под ним тоже дыра. Ишь, заранее приготовили! Лишняя вода туда и пошла.

Через пару дней всякое цветение в озере кончилось. Дышать стало легко. И вода пахла только свежестью. Все вздохнули с облегчением.

Собрались самые почтенные жители озера на Озёрный совет и решили: простить молодым водяным их озорство, раз так благополучно всё закончилось. Но всё-таки предупредить их, чтобы впредь вели себя поприличнее. А то не догляди за ними – затеют какую-нибудь новую каверзу. И кто знает, что там на следующий раз получится…