жанрам живописи. И ни один из них мне толком не давался. Я даже начал дополнительно заниматься портретом, записался на групповые уроки по рисованию.
Услышав заветные слова, я осторожно поставила чашку перед собой.
– Мы слышали от вашего друга, господина Симадзу, что вы ходили заниматься к Наото Хидзирияме.
Намба кивнул, на секунду прикрыв глаза.
– Да, но я посетил только два занятия. Вы же пишете книгу об убийстве Хидзириямы, верно? Не знаю, смогу ли я вам чем-то помочь…
Я заверила его, что даже информация об этих двух уроках будет нам очень полезна.
– Не могли бы вы рассказать нам, каким он был преподавателем? Или, может, у вас просто остались какие-то яркие воспоминания, связанные с этими занятиями?
Намба некоторое время молчал, напряженно размышляя, а затем сказал:
– Помню, он говорил своим ученикам: «Когда вам кажется, что вы уже достаточно внимательно смотрите на предмет, который собираетесь нарисовать, начните смотреть на него еще в десять раз внимательнее». При этом он ругался, что большинство студентов слишком ленивы, чтобы научиться этому. Тогда я понял – господину Хидзирияме удается писать настолько детализированные картины именно потому, что он сам овладел этим навыком в совершенстве.
– Аж в десять раз внимательнее? Ничего себе, – не сдержал Цудзи искреннее удивление.
– Вы не помните, кого было больше на этих занятиях: парней или девушек? – продолжила я.
– К нему на уроки ходили только парни. Девушек господин Хидзирияма отказывался обучать принципиально. Он говорил, что с женщинами слишком много хлопот.
Рассказывая это, Намба поднял крышечку чайника и тут же с глухим стуком опустил ее обратно.
– Чай закончился, пойду заварю по новой, – сказал он, поднимаясь с пола.
Когда он уже выходил из комнаты, я спросила:
– У вас не осталось каких-нибудь работ с тех занятий?
– Работ? Хм, так сразу и не вспомнить… – задумался Намба. – За два урока я, конечно, мало что успел сделать, полноценной масляной картины у меня точно нет. Но я привез с собой несколько альбомов с эскизами, оставшихся со студенческих времен, думал, может, они вдохновят меня на что-то новое… Прошу прощения, у меня их около десяти, я поищу те самые рисунки, но на это уйдет какое-то время. Ничего страшного?
Мы с Цудзи заверили его, что подождем сколько потребуется. Намба поднялся по лестнице, ведущей на второй этаж. Я встретилась взглядом с Цудзи: он, кажется, сомневался, что наброски Намбы нам чем-то помогут. Я и сама нахмурилась: мне все сильнее начинало казаться, что я напрасно возлагала на эту встречу какие-то надежды. Тут мы услышали неторопливые шаги на лестнице. Наконец перед нами появился Намба с альбомом в руках.
– Вот, нашел! – сказал он, смахивая с обложки тонкий слой пыли. – Честно говоря, мне неловко показывать вам эти наброски. Я ведь тогда только учился рисовать. Не судите строго.
Его абсолютно искреннее смущение явно указывало на то, что содержание альбома нас вряд ли заинтересует. Тем не менее Цудзи все равно взял его в руки и открыл:
– Тогда я посмотрю, с вашего позволения. Ого, какие замечательные рисунки! – воскликнул он, листая альбом, но вдруг остановился на одной из страниц. – Это же… – На лице Цудзи читалось смятение.
Намба с недоумением спросил:
– Что-то не так?
Я заглянула в альбом, пытаясь понять, в чем дело. На рисунке была изображена похожая на Канну девочка в платье, под которым угадывались очертания ее тела. Она сидела прямо, при этом ее спина прижималась не к спинке стула или стене, а к спине обнаженного мужчины.
Я стала вспоминать, что Канна рассказывала мне про занятия отца. Некоторые ее слова сразу показались мне странными. Наверное, именно те смутные подозрения, возникшие во время разговоров с ней, и привели меня сюда. В памяти всплыла фраза: «Я уставала, и тело начинало неметь». Произнося ее, Канна смотрела перед собой стеклянными, ничего не выражающими глазами. Ровно таким же был взгляд девочки на рисунке. Опомнившись, Цудзи осторожно спросил:
– Этот мужчина был совсем без одежды? Или, может, на нем было нижнее белье?..
– Нет, белья не было, в учебных целях модели практически всегда позируют именно обнаженными. К тому же в данном случае композиция выстроена таким образом, что девочка не видит тело мужчины. Это занятие было очень полезным: мы смогли сравнить пропорции и размеры частей мужского и женского тел, – совершенно спокойно пояснил Намба.
Сначала он показался мне очень приятным мужчиной, но сейчас я смотрела на него совсем другими глазами.
– Значит, модели часто так позируют? Просто я далек от мира искусства, поэтому мне показалось это немного… необычным.
Кажется, Намба почувствовал, что его хотят в чем-то уличить, и удивленно возразил:
– Нет, подождите, это ведь была не просто какая-то девочка, а дочь господина Хидзириямы. Поймите, мы все думали, что эти занятия помогут нам стать настоящими художниками. Достигнуть такого уровня мастерства, которым обладал сам господин Хидзирияма.
– Возможно, Канна тоже в это верила. Кажется, она говорила что-то такое, – произнесла я, и в этот момент Намба с растерянным видом взял свой альбом и закрыл.
– Спасибо вам за помощь. И простите, я ни в коем случае не хотел вас обидеть, – сказал Цудзи и вежливо поклонился.
Я тоже извинилась, а затем посмотрела Намбе прямо в глаза.
– Мы можем на время взять у вас этот альбом? Я бы хотела посоветоваться с адвокатом Канны, возможно, рисунки получится представить в суде в качестве доказательства.
Услышав слово «суд», Намба сразу испугался и ничего мне не ответил.
– Нам вряд ли удастся достучаться до учеников, регулярно посещавших его занятия. Только вы, человек со стороны, можете помочь нам донести до суда, как на самом деле проходили эти уроки. Это бы очень помогло Канне.
К моему удивлению, Намба вежливо, но категорично отказался.
– Я был поражен, когда узнал, что господина Хидзирияму убили. Не меньше меня потрясла и новость о том, что это сделала та самая девочка. И в этой ситуации мне, честно говоря, больше всего жаль ее мать. Я был у них дома только дважды, но оба раза после занятия она угощала всех чаем и домашней едой, еще и беседовала с нами. Это прекрасная женщина с добрым сердцем. Мне очень жаль, что теперь ее муж мертв, а дочь стала убийцей. Поэтому я не хочу делать ничего, что может снова поднять шумиху вокруг этого дела и навредить ей.
Я тяжело вздохнула. У меня перед глазами встала картина: женщина любезно угощает фруктами молодых людей, пока те в десять раз внимательнее обычного изучают взглядом ее дочь, сидящую спиной к спине с голым мужчиной. Можно ли придумать больший абсурд… Цудзи достал телефон и, стараясь разрядить обстановку, непринужденно сказал:
– Что ж, нам пора собираться. Я вызову такси.
Почувствовав желание Цудзи расстаться на хорошей ноте, Намба и сам вернулся к прежнему доброжелательному тону.
– Как выйдете,