поэтому пришлось снять пуховик. За окном поезда виднелись только нескончаемые горы снега.
– Я уже поговорил по телефону с господином Намбой, к которому мы сейчас направляемся. Изначально он поступил в вуз, чтобы заниматься масляной живописью, но через какое-то время бросил учебу, вернулся в родной город и открыл вместе с несколькими товарищами мастерскую. Сказал, что сейчас занимается самыми разными вещами, например, керамикой и окрашиванием тканей, при этом красители покупает у местных производителей.
Я кивнула. У Гамона тоже были такие друзья.
– В общем, я спросил его про уроки рисования, которые проводил отец Канны, но он ответил, что приходил на них всего пару раз, поэтому не уверен, сможет ли рассказать нам что-нибудь полезное, и даже предложил обойтись телефонным разговором. Но я ответил, что мы все равно хотели бы поговорить с ним лично, посмотреть на его старые работы. Решим по ситуации: может, получится что-то от него разузнать.
– Большое вам спасибо за все, правда.
– Что вы, это ведь наше издательство заказало у вас книгу. Вы столько сил на нее тратите. Я просто думал, вам удобнее сотрудничать с господином Анно – как-никак, он знает все детали дела Канны, тем более вы с ним давно знакомы, вот я и не вмешивался. Но я очень рад, что тоже смогу принять участие в расследовании! – заверил он.
Я улыбнулась и ненадолго задумалась: почему-то я начинала относиться к Цудзи как к младшему брату. Я посмотрела в окно и вздохнула: и без того пасмурная погода, казалось, стала еще мрачнее. Вдруг мне показалось, что вся эта поездка – пустая трата времени. Только сейчас я осознала: крайне маловероятно, что на занятиях, про которые знал даже учитель Янагисава, происходило что-то недопустимое. Скорее уж неподобающим могло быть поведение отдельных учеников. Но что может знать об этом Намба? Он ведь присутствовал на этих занятиях всего дважды.
От мысли, что до суда осталась всего пара месяцев, мне стало не по себе. Канна говорила, отец мучил ее, но что, если она не сможет привести в пример ни одного конкретного случая издевательств? Вдруг она просто избалованная дочка известного художника?
Мы отъезжали все дальше и дальше от хмурого города в сторону гор, утопающих в снегу.
Снег продолжал идти, даже когда мы доехали до своей станции. Выйдя в город, мы увидели перед собой ряды деревянных домов – наследие средневековой Японии. Казалось, по их черным черепичным крышам кто-то прошелся белилами.
Мы сели в такси и назвали адрес. Машина вяло поплелась по пустынной дороге и через какое-то время выехала на узкую тропку, проложенную между двух уходящих вдаль незасеянных рисовых полей. Перед такси, заслоняя путь, взметнулись в воздух клубы снега. Стрелка таксометра неумолимо поднималась. Наконец из-за заснеженных деревьев выглянул красивый старинный дом. Машина остановилась перед черными воротами, водитель повернулся к нам и указал на здание со словами: «Вам, наверное, сюда».
Не успели мы позвонить в дверь, как она сама отворилась с мягким скрипом. Нам навстречу вышел мужчина в узорчатой рубашке и черном кардигане.
Ему, по всей видимости, было уже за тридцать, но распущенные черные волосы и яркие зрачки придавали его лицу какую-то юношескую свежесть.
– Здравствуйте! – бодрым голосом проговорил он. – Рад с вами познакомиться, я – Намба. Спасибо, что приехали в такую даль специально, чтобы со мной встретиться, – приветствуя нас, он несколько раз поклонился.
Внутри дома стоял сквозняк. Под потолком протянулись мощные балки – в снежном районе иначе нельзя, а то крыша не выдержит. В комнате с деревянным полом, служившей гостиной, топился ирори[27], в наше время большая редкость. На полу лежал синий персидский ковер, на подоконнике у стены выстроились гипсовые статуэтки и керамические сосуды. Рядом с окном горел керосиновый обогреватель.
Намба выдал нам подушки для сидения, и мы расположились вокруг очага. Затем он принес с кухни, расположенной в задней части дома, заварочный чайник и поставил перед нами по чашке юноми. От обычных чашек их отличало отсутствие ручек, а также форма: они напоминали скорее керамические стаканы.
– Дом старый, поэтому тут холодновато.
– Нет, что вы, у вас тут очень красиво, – запротестовала я.
Интерьер действительно был удивительно гармоничным: элементы западного и японского стилей идеально сочетались между собой и отлично подходили под цвет старинной древесины, которой был выложен паркет.
– На данный момент мы работаем втроем: я и два местных гончара. Я отвечаю за дизайн и роспись чашек юноми и тарелок.
Грея руки о свою чашку, Цудзи спросил:
– Вы трое – старые друзья?
– Нет. Раньше здесь жил дед одного из этих гончаров. После его смерти дом пустовал, поэтому тот гончар выложил пост в «Фейсбуке», что ищет соседей. Кто-то написал ему про меня, так мы и познакомились. Года три назад. Для вас эта история может показаться странной, но люди искусства обычно очень открытые и легко идут на контакт. Они могут запросто предложить пожить у себя знакомому иностранцу, который неожиданно решил посетить Японию.
«И правда, – подумала я. – Гамон, например, до свадьбы мог пригласить в гости какого-нибудь фотографа, недавно вернувшегося из-за границы». Треск дров в очаге, красное свечение пламени – от всего этого у меня начали слипаться глаза.
– Вы больше не рисуете? – поинтересовалась я.
– Почему же… – ответил он и, немного замявшись, продолжил: – Рисую. Но… Как бы это сказать… Со временем я понял свои сильные стороны как художника. Создание больших картин на холсте – это не мое. Мне кажется, у меня гораздо лучше получается наносить рисунки на какие-то небольшие предметы: скажем, тарелки или чашки, – пояснил Намба, поднимаясь с пола.
Он подошел к шкафу и, открыв стеклянную дверцу, достал несколько предметов. Расставленные перед нами тарелки были расписаны плющом и тонкими лепестками цветов.
– Как красиво, – протянула я.
Мужчина смутился и, покачав головой, ответил:
– Что вы, что вы! Но знаете, с керамикой очень интересно работать. Ведь предсказать, как будет выглядеть вещь после обжига, невозможно. Кстати, обжигом я тоже занимаюсь, хоть мне и нелегко это дается: пока что я только учусь. При этом мы следим за печью по очереди, и, бывает, у меня несколько дней подряд выпадают ночные смены, приходится не спать. Но этой осенью у меня прошла первая персональная выставка в местной галерее, и, мне кажется, я делаю успехи.
– Какие картины вы рисовали, пока учились в университете? – Цудзи перешел к вопросам, которые нас действительно интересовали, но сделал это так непринужденно, будто просто поддерживал беседу.
– В основном пейзажи. Людей, кажется, практически не рисовал. Хотя среди моих одногруппников были и те, кто, наоборот, отдавал предпочтение портретам. Но я с детства увлекался абстракционизмом.
– В университете вы могли самостоятельно выбирать, что хотите рисовать? Вряд ли же вам преподавали все сразу.
Намба усмехнулся:
– Нет, нет, нас учили разным