в те великие дни.
— Натан честен! — заявляли они ошарашенным журналистам, — Если у нас, вставших под знамена Эйпельбаума — которые, как мы убедились, размером с небо, — появляется шанс больше никогда не работать, если каждый получит свою часть национального богатства и заживет припеваючи, какие могут быть между нами распри? Мы — к Эйпельбауму! Это наша принципиальная позиция! И она вот-вот станет общенациональной.
Журналисты недоумевали: так компромат они выпустили или панегирик? Молчание Кремля сводило их с ума, который и без того не отличался стабильностью. Они были не в силах понять, как в этой непостижимой ситуации применить свои навыки и умения. К кому и в какой момент следует прикоснуться трепетными язычками? Поэтому многие журналисты прикусили свои языки до крови. Увы, пострадали не только языки. Некоторые инфовоины, пытаясь держать нос по ветру, получили тяжелейшие травмы этих чувствительных органов — настолько ураганный политический ветер поднял Натан.
А обольстительно обнаженный цинизм Эйпельбаума приводил в его партию новых и новых сторонников, которым надоело прикрывать алчность интересами страны.
Но не только высший и средний классы двинулись в Эйпельбаумову сторону. Представители «простого» (или, если использовать более научный термин, — «глубинного») народа, обольщенные лозунгом «России на всех хватит», вливались в партию Эйпельбаума могучим и жутковатым потоком.
Тугрик смотрел новости по ГЛАИСТу и не без содрогания ставил печати на фотографии в членских билетах: некоторые новые партийцы были запечатлены с топором в руках.
— Нас достало это вранье! — давали лидеры мнений комментарии журналистам. — Натан Эйпельбаум — единственный, кто не побоялся сказать: человек таков, каков он есть, и другого у нас не будет. Хватит с нас идеалов. Обожрались! — восклицали лидеры мнений, а на заднем плане толпились угрожающе бородатые представители «глубинного народа» и что-то зловеще бормотали. Лидеры мнений испуганно озирались, но быстренько отворачивались от «глубинных граждан» к сияющим телекамерам и продолжали агитацию: их воодушевлял и ослеплял грядущий раздел страны, в котором они намеревались принять самое деятельное участие.
Те, кто уже разделил страну на регионы кормления, ощутили угрозу; они стали нервничать и подозревать, что их надули.
Звучала и критика. Некий аноним, подписавшийся «Господин Сущ», разразился гневной колонкой на недобитом либеральном портале. Колонка взывала к чувству самосохранения нации: «Неужели вы не видите, в какую бездну Эйпельбаум толкает народ?! Это же незавуалированный призыв „Разворуем Россию вместе“! Вместо борьбы с воровством, которое пожирает страну, Натан предлагает сделать его национальной идеей! А грядущие поколения? Вы подумали об их отчаянии, об их презрении, об их ненависти к нам?!»
Стоит ли говорить, что яростная критика послужила пополнению партии Натана новыми членами? Независимые журналисты-расследователи, которых оставались считаные единицы, принялись выяснять: кто скрывается за псевдонимом «Господин Сущ»? Им удалось выкрасть из либеральной редакции написанный от руки оригинал статьи и направить ее графологам. Графологи опознали по почерку лапу Тугрика. Их незамедлительно подняли на смех. Некоторые графологи до сих пор скрываются в рязанских лесах, на собственном опыте познав, что народный смех страшнее народного гнева.
Заливистей всех над расследователями и графологами хохотал на заседаниях партактива сам Тугрик. Он утирал слезы лапками и предъявлял их сторонникам: «Вот этими, так сказать, инструментами, я и возвел хулу на Натана! Как же отрадно, что посреди государственных дел можно всласть посмеяться! Ну и оппоненты у нас, а? Ну и соперники, а? — партийный актив хихикал. — Клоуны, а?» — актив хихикал и кивал.
Общественное мнение развивалось стремительно и диалектично. Внешнему возмущению сопутствовал внутренний восторг. Чем ярче и громче звучали осуждающие Натана речи, тем больше он вызывал самой искренней любви, причем публично осуждали и тайно любили его одни и те же люди. Эйпельбаум с улыбкой вспоминал былое: как созданная им сеть борделей по ночам влекла тех самых мужчин, которые днем пламенно боролись за нерушимость семьи и брака. «Сейчас, — говорил Натан еноту редкими свободными от политической борьбы вечерами, — происходит то же самое». — «Только в иных масштабах и на другую тему», — завершал енот мысль Натана.
Вскоре вышел еще один материал из тех, что енот доставил в ГЛАИСТ. Тот самый, который был запланирован как «контрольный информационный выстрел в голову Эйпельбаума». Это была глава из тайных мемуаров Натана о пребывании в Кремле.
Публикацию предваряла вступительная статья от редакции: «Наивный Эйпельбаум писал эти мемуары для публикации после смерти, но, поскольку в распоряжении ГЛАИСТа оказались материалы огромного общественного значения, мы не имеем права скрывать их от граждан, вставших под знамена Н. Эйпельбаума. (Кстати, кто понимает, что это за знамена? Никто? Так почему под ними собралась такая уйма народа?) Правда, — язвительно добавлял анонимный автор вступительной статьи, — мы не будем сильно удивлены, если эта публикация ускорит кончину господина Эйпельбаума, чего мы ему от всего сердца желаем. Поскольку клевета его невыносима, а злопыхательство чудовищно, смыть весь этот шлак можно только кровью».
Глава из мемуаров Н. Эйпельбаума
Кремлевские бани
Однажды мне довелось поговорить по душам с целым кабинетом министров. Кроме весьма тревожного открытия — души ни у одного министра не оказалось — был я поражен вот чем…
Мы встретились с этими министрами в подземной кремлевской бане. Она находится прямо под Царь-пушкой, а дуло пушки — вы наверняка не знали этого? — используется как труба для вывода из бани подпорченного воздуха.
Выпив пива и закусив раками, мы разговорились о нашей любимой родине, о нашей России. Вернее, разговорился только я: как наивный юноша, неутомимо вопрошал я мудрых государственных мужей о самом трепетном, о самом главном.
Сначала я обратился к министру обороны (дождавшись, когда он дожует неправдоподобно крупного рака): «Никак не могу понять: воюет наша страна или живет мирной жизнью?» Потупив взор, он сообщил, что это военная тайна, и завернулся в простыню с головой. Министра по делам религий я спросил: «Религиозная наша страна или светская?» Глотнув пива, он заявил с неприличным бульканьем: «Данный вопрос мы считаем взрывоопасным, поскольку однозначный ответ на него приведет к волнениям. Посему нам рекомендовано от разговора уклоняться».
Сказав это, он поступил так же, как министр обороны: завернулся в простыню и прилег