— Ну что, Фаусимус?
— Я даже не знаю, господин Марций…
— Ну что ты за растяпа! Ничего, я найду другого… Иди отсюда!
Пошёл к выходу, а Марций проводил его глазами поверх плеча рабыни, так и стоял у неё за спиной, проговорил негромко:
— Теперь ты понимаешь, что я не собираюсь с тобой шутить?
Ацилия вздрогнула, ни ничего не ответила, быстро отошла в сторону, отвернулась, наклонив голову, впопыхах стала натягивать вверх на плечи рукава разорванной одежды. Снизу порвано, сверху порвано, что им всем от неё надо?
— Ещё ни один человек не обращался со мной так жестоко, как вы… — негромко заговорила она, по-прежнему стоя к нему спиной.
— Конечно, ты привыкла, что вокруг тебя рабы и слуги, любящие папочка и брат, все смотрят на тебя, все любуются…
— Даже Овидий не так жесток, как вы… От него я по крайней мере смогла отбиться, мне хватило моих сил, вы же… от вас же… — передёрнула плечами, — Вы же получили своё подлым шантажом, положив на другую чашу весов то, что вы делаете сейчас… Это мерзко! Мерзко и подло… — Марций слушал её не перебивая, только брови его от удивления с каждым её словом поднимались всё выше. — Даже Лелий… У него свои причуды, действует он, конечно… Но его можно понять, он просто хочет получить то, что хочет, и способы его не интересуют… Я не думаю, что он когда-нибудь будет шантажировать меня, как вы… Мерзко и грязно! Получит своё и успокоится…
— Хорошо! — он перебил её, — Я понял тебя!.. Ты жалеешь, что я отбил тебя, что вмешался… Я могу тебя продать ему…
— Нет! — резко перебила Ацилия, обернувшись к нему, стояла, обняв себя за плечи, удерживая рваную одежду, — Вы неправильно поняли меня! Не надо делать мне всё на зло! Специально! Ну что вы за человек, ей-богу… Я говорю не о Лелие, я говорю о вас! О вас! Откуда столько жестокости по отношению ко мне, именно ко мне? Что я вам сделала?.. Да, сбежала, и буду сбегать и ещё, и ещё… Потому что я не хочу быть ничьей рабыней, я хочу быть свободной, а даром вы меня не отпускаете и даже продать родным не хотите…
— И не отпущу. — Он кивнул головой. — И не продам. — Смотрел ей в лицо, она впервые так много говорила при нём, и так грамотно, так прочувствованно, — Я думал, что у нас всё наладилось, я не бил тебя, не насиловал, вернул тебе твои побрякушки, ты нигде не работала…
— Ну это же не жизнь! — закричала Ацилия, — Не в этом заключается нормальная жизнь…
— А в чём? В чём для тебя заключается нормальная жизнь? В слугах, в рабах? В деньгах? В положении?..
— В любви! — перебила она его вспыльчиво, и Марций повёл бровью. — Дома меня любили, обо мне заботились, меня жалели… А вам незнакомы эти чувства! Вы не знаете ни любви, ни жалости… Забота для вас — пустой звук… Да разве то, что вы делаете, то унижение, которому вы меня подвергаете, эти запугивания — это нормальная жизнь! Да любой человек сойдёт от этого с ума! Чего ж вы от меня хотите?
— А ты, оказывается, тоже кричать умеешь… — Он улыбался и это его спокойствие, его непробиваемость, потерянные слова и эмоции разозлили Ацилию:
— Да пошли вы в Тартар, честное слово! Редкая, удивительная непробиваемость, словно, от природы вам не хватает, ей-богу… Любой нормальный человек понял бы, о чём я говорю, но не вы… Я даже не знаю, в силу каких причин это у вас… Внешне — вроде бы нормальный человек, а по сути… Гнилое яблоко! — она отвернулась от него.
— Вот, значит, как? — голос его дрожал, как у человека, чьё терпение находилось на грани спокойствия, и Ацилия отвернулась ещё больше, принимая его слова в спину, — Я, значит, ненормальный, больной человек. Прекрасно!.. Вы, все, проклятые патриции, обнаглевшие аристократы, относитесь так к простым людям… Обложили себя рабами, охраной, зарвались, окружены богатыми друзьями, влиятельными родственниками, положение у вас, связи… На других, что ниже вас — плевать! Вы даже женитесь, замуж выходите, подбирая людей из своего круга! А всё остальное — постольку — поскольку! Главное, чтобы богатства ваши не иссякали, чтобы по-прежнему текли в ваши руки, даже если ради этого другие люди будут головы класть, гибнуть и убивать других, принося вам золото, земли, рабов на рынки… Да что там люди? — он усмехнулся, медленно подступая к ней, говорил всё громче, — Вы тех, кто ниже вас, даже за людей не считаете… Видел я однажды, сколько клиентов толпятся в приёмных в домах патрициев в Риме, целуют руки, просят, унижаются… И ты мне ещё будешь говорить о тех унижениях, каким я тебя подвергаю?.. — опять усмехнулся, — Да катись ты сама в Тартар! — он замолчал, качая головой, кривя губы в горькой насмешке.
Ацилия стояла как раз у стола, где Гай ещё вечером разложил ужин, меж тарелок блеснуло лезвие ножа. Она схватила его и, опустив руку вниз, спрятала в складочках разорванной туники. И вовремя — Марций схвати её за плечи и развернул к себе рывком, быстро заговорил в лицо:
— Жалости тебе захотелось? Понимания? Любви? Х-х! — хмыкнул ей в лицо, — Ты забылась, девочка, ты не у папочки на вилле отдыхаешь, ты — рабыня! Моя рабыня! И не просто рабыня, а наложница! Чтобы мне денег на проституток не тратить! Слышишь? Слышишь, о чём говорю? — встряхнул с силой, так, что у Ацилии аж голова мотнулась, но взгляд от его глаз она не отвела.
— Мне больно… — прошептала, — У меня все руки болят…
— А мне плевать! У меня тоже всё болит — из-за тебя, кстати… — он снова встряхнул её, впиваясь пальцами в плечи. Ацилия смотрела ему в глаза, опустив руки вниз, пряча нож, а так могла бы попытаться выкрутиться.
— Отпустите меня… — выдохнула, скривив губы от боли.
— А не хочу!
Она с силой толкнулась в бок, вырываясь, ударила локтем по раненому боку его, и Марций разжал руки, бледнея от внезапной боли, согнулся пополам и набок, прижимая руку к груди. Ну всё, ты выпросила! Решительно пошёл за ней. Ацилия же убежала к себе, спрятала нож под подушку, сама вжалась в угол, спиной к полотняной стене палатки, подтянула ноги, собирая на них полы разорванной туники. И не удивилась, когда Марций появился, рывком отдёрнув штору. Ацилия вскинула лицо:
— Не трогайте меня…
— Да? — он деланно удивился, — А я хочу трогать тебя!
Ацилия отпрянула насколько смогла, но он сумел поймать за лодыжку — она была уже без сандалий, и когда успела их снять? Наверное, на самом деле не спала, когда был здесь Цест, подслушивала, а заодно тихонько сидела, распутывала ремни, поэтому и был у неё незаспанный вид. Всё ты делаешь исподтишка.
Дёрнул на себя за ногу, туника задралась, открывая колени, бёдра, девчонка недовольно засопела, пытаясь выкрутиться. Марций подмял её под себя, сразу же чувствуя через свою тунику её горячее тело, так близко, никаких преград. Но девчонка, в обычной своей манере, затеяла свою проклятую возню, вцепилась в волосы, как кошка. Марций, скривившись, оторвал её руки от себя, но она вырвала одну, хватила ногтями по щеке, сопела, извиваясь под ним. Марций сумел поймать её запястья, зажал в кулаке над головой, глянул вниз по телу. Через разорванную тунику видел горячую ложбинку, вздымающуюся от шумного дыхания. Ухмыльнулся, глянул в лицо, зашептал, улыбаясь в глаза: