был счастлив в городе, это верно. Но сколько ты сделал для студентов, для университета, для науки, наконец! Твоим «десяткам других» такое ни в жизнь не сделать. Не казни себя, Левушка. Пустое это. Нам не дано в юности понять истину жизни. Да и в старости такое дано не каждому. А тебе, видишь, открылось. Благодари судьбу и бога.
— Ты права, хорошая моя. Права, как обычно. Бога гневить не хорошо. У меня все мечты сбылись: дом, дивный сад. Все есть. Вот еще бы ты, Сашенька, согласилась, наконец, стать моей супругой…
— Левушка! — вскинулась, залившись краской, Александра Сергеевна. — Ты все не успокоишься никак?
— Таааак, — ошеломленно протянула Василиса. — Значит замуж? — и чуть не добавила «За кузнечика??»
— Давайте не будем переходить грань светского разговора, — замахала руками Александра Сергеевна. — Оставь, Левушка.
— Ладно, уж если дама просит…, — улыбаясь, согласился Лев Кириллович и пригладил огромной ладонью свой пушистый нимб, сквозь который проблескивало усталое осеннее солнце, — не будем переходить. Довольно на сегодня лирики. Какое же дело у вас ко мне, девочки? Сашенька такого туману навела в телефонном разговоре, что я до сих пор в догадках теряюсь.
Александра Сергеевна, еще взволнованная коварным выпадом Левушки, вопросительно взглянула на Василису. Та скорчила гримасу, мол, я тут вовсе не при чем, это все ваши, почти супружеские дела, и неожиданно предательски проговорила: «Конечно, если Вы, тетушка, не хотите идти замуж за достойного человека, то рассказывайте все, чего уж там!»
— Вот змею пригрела! — воскликнула тетушка.
Лев Кириллович с небес поклонился Василисе: «Ласточка моя, беру Вас под свое покровительство!» — повернувшись же к Александре Сергеевне, строго хмуря брови, произнес: «Сашенька, ты была не права. Девочка твоя не просто нормальная. Она дивная, умная, понимающая, тонко чувствующая натура».
— Объединились, значит! — Александра Сергеевна всплеснула руками. — Единым фронтом выступаете против пожилой, слабой женщины. Хорошо. Я запомню и буду вынашивать план мести!
— У Вас такой воинственный и вместе с тем довольный вид, что Вашим угрозам никто и нипочем не поверит! — заметила Василиса, и все рассмеялись.
— Ладно, поведаю тебе, Лев Кириллович, нашу тайну, хоть ты того и не заслуживаешь, отсмеявшись, произнесла Александра Сергеевна и повела свой рассказ о книге.
***
Несколько лет герцог пребывал в дьявольском состоянии помрачения рассудка. Он сильно переменился и все больше стал походить на свой портрет, который находился только в его воображении. К чести его близких, следует добавить, что Его Сиятельство окружили нежнейшей заботой. Сыновья днем не оставляли его ни на миг. Ночью с Филиппом беспрестанно были то Изабелла, то граф Лодевик. Придворных в покои не допускали. Слишком велика была цена, которую пришлось бы заплатить герцогству, узнай кто-либо о недуге герцога.
Изабелла не без помощи своего сына Карла ловко и умно вела дела при дворе. Антуан, прозванный позднее Великим бастардом Бургундским, ибо был он дитя неправедной любви, столь же умно и умело вел военные кампании, которые назначались и подписывались именем Его Светлости.
И только ночь, только сны, над которыми были не властны смертные, продолжали забирать душу и разум несчастного герцога. Но наступал рассвет, мрак отступал, и герцог ненадолго возвращался к жизни.
Лодевик, единственный, кто смутно догадывался о причине страшного недуга Филиппа, первым сообщил страдальцу о смерти ненавистного художника.
— Почту за честь, мой милостивый государь, сообщить Вам новость, — с поклоном начал свою речь граф. — Ваш, как я полагаю, кровный враг покинул этот мир третьего дня. И надеюсь, да простит меня Господь, что этот презренный человек отправился сразу же в преисподнюю, где ему, грешнику, самое место.
Филипп благодарно перекрестился. Это был счастливейший миг в жизни герцога.
— А портрет? А книга? Они где? — слабым голосом осведомился Филипп.
— Книга сожжена Вашим благочестивым сыном Антуаном. Портрет по-прежнему пока не найден. Но я приложу все силы, чтобы найти его. Верьте мне, мой господин, — спокойно и уверенно отвечал достойный рыцарь.
А меж тем, книга сожжена не была. Более того, она была передана презренному художнику обратно. Сыном Антуаном. Отнюдь не благочестивым.
Именно при помощи Антуана проклятую надпись в книге увидел герцог Бургундский Филипп III. И именно он, Антуан — герой доблестных битв, блистательный король лучников, победитель многих состязаний, бастард, взявший от своего отца не только богатство и могущество, но и все наилучшие качества, такие как любовь к старинным манускриптам, живописи, женщинам, — был дьявольским посланником строптивого художника. Можно лишь догадываться, что или кто руководил Великим бастардом Антуаном. Возможно, это была месть отцу за то, что только законный сын Карл из рода Валуа в свое время может занять трон богатейшего герцогства Бургундского. Но думается, что не без помощи дьявола вершил Антуан свои черные дела. Ибо, как не старался свет господень пробиться дабы осветить погрязшего в ужасе несчастного герцога, слишком изобретателен был Антуан, направляемый сатанинской рукой.
Он, дружный с Рогиром и принявший в нем участие, повелел выкрасть портрет Его Светлости из пиршественного зала, чтобы впоследствии именно с этого портрета художник писал копию. Он переправил мятежного Рогира с семьей под защиту могущественного герцога Урбинского. Он наказал доверенному переписчику вписать убийственные строки в книгу, предназначенную Филиппу в дар от графа Лодевика. И он, наконец, спас книгу от уничтожения, вернул ее Рогиру с тем, чтобы много позже в ней появилась вставка с указанием, где таится месть художника. Месть, которая, как известно, должна подаваться блюдом холодным, выдержанным и настоянным на времени и обиде.
Часть VIII
Глава 1
— Очень интересно, — проговорил Лев Кириллович, когда порядком утомившаяся Александра Сергеевна закончила свой рассказ. — О книге я больше вашего не скажу. Но другими мыслями и знаниями с удовольствием поделюсь.
Я бы с вашего позволения повел книжное расследование с другой стороны. И начал бы ни с Божественного флорентийца, а с придворного живописца Филиппа III Доброго. Уж очень заманчива идея пересечения семейной легенды ленинградских дам и исторических данных. Утверждать, что пересечение есть, безусловно, преждевременно. Но что-то в этом есть.
Лев Кириллович, извинившись, ушел в дом — Василиса и думать забыла о фортелях, выделываемых хозяином при походке. Сидела и, затаив дыхание, ждала — и вернулся с толстой, потрепанной книгой в руках, — Да, все верно, — пробормотал он, быстро пробегая глазами страницу.
— Левушка, было бы неплохо донести и до нас информацию, — притворно сердясь и подмигивая Василисе, проговорила Александра Сергеевна.
— Терпение, Сашенька, терпение. Так, так, так, — Лев Кириллович поводил пальцем по странице и улыбнулся.
«Интересно, догадывается ли он, что ему очень идет улыбка? — подумала Василиса, глядя на