Дора знала, что Чарли и его так называемые отряды доставляли много неприятностей федералам под видом неуклонного следования закону, но вскоре игра перестала казаться забавной, когда офицер-янки потребовал предъявить серьезные обвинения людям, брошенным в тюрьмы. Вскоре Чарли оставил свою службу, а линкольновская Декларация об отмене рабства, объявленная год назад в январе, была последней каплей. Чарли с пеной у рта кричал и бесновался, проклиная акт, совсем так же, как его отец сейчас.
Положение дел отнюдь не улучшилось, когда янки узнали, что Чарли предал их. Джози, как жене сторонника Конфедерации Юга, даже угрожали тюрьмой, но Карлсон постоянно твердил о своей лояльности северянам и в подтверждение ссылался на то, что Пэйс воюет в федеральных войсках.
Дора замечала, что старик с каждым днем понемногу седеет, и почти сочувствовала бы ему, если была бы уверена, что его раздражительность – следствие тревоги за сыновей. Но у нее возникло подозрение, что он злится из-за необходимости постоянно иметь дело с упрямыми солдатами-янки.
Подойдя к Большому дому, Дора обнаружила, что там царит большая суматоха. Энни бегала вверх-вниз по лестнице с охапками нижних юбок и платьев. Делла так громко бранила крошку Эми, что возражения ребенка почти тонули в потоке этого словесного извержения. А в центре урагана активности стояла Джози и направляла его.
– Вот хорошо, Дора, что ты здесь! Ты не зайдешь на конюшню сказать, чтобы немедленно приготовили экипаж? Я не хочу задерживаться здесь ни на минуту. Мне надо присмотреть за укладкой сундуков, а то бы я сама пошла.
Доре было уже за двадцать. В стенах этого дома она прожила три тяжелых года и не привыкла бегом исполнять любое приказание. Семейство Николлз могло считать ее кем-то вроде даровой, незаметной служанки, но у Доры были свои представления о месте, занимаемом ею в этой семье. Она остановила одну из горничных, хлопотавшую с одеждой, и передала приказание. Девушка была рада предлогу ускользнуть из дома.
– Что-нибудь случилось? – спросила тихо Дора, с некоторым беспокойством взиравшая на кипучую деятельность окружающих. Эта неожиданная суетливая беготня лишь усугубила ощущение какого-то неминуемого несчастья.
– Этот человек велел мне убираться из дома. Он утверждает, что это по моей вине янки отказываются платить за рабов, которых принимают в армию. Можно подумать, что эти ужасные старые негры важнее, чем жена его сына и внучка. Меня в жизни никто еще так не оскорблял! Я уезжаю и никогда не вернусь. Они самые неблагодарные, глупые…
Словесный поток может изливаться, таким образом, весь остаток дня, подумала Дора. Кончив осуждать свекра, Джози стала бы бранить своего неблагодарного мужа и никчемную свекровь. За последние полтора года Дора не раз выслушивала подобные обвинения. По правде, говоря, Джози очень обрадовалась, когда Чарли уехал. С тех пор она могла разыгрывать из себя хозяйку дома. Приказ Карлсона означал, что ее унизили до прежнего положения незамужней и покорной дочери своей матери.
Дора стала подниматься по лестнице. Надо проведать Харриет Николлз и узнать, как она воспринимает последние бурные новости. Оттого что обоих сыновей нет дома, а муж вечно занят и носа к ней не казал, она явно стала чувствовать себя лучше. Известие, что Джози родила девочку, тоже в свое время подбодрило старую леди, и главным образом потому, что это так раздражало мужчин.
Крошка Эми, чтобы Делла ее больше не ругала, спряталась за креслом бабушки. Когда в комнату вошла Дора, Харриет подмигнула ей и сказала:
– А у нас здесь маленькая мышка. Смотри, будь осторожна, не наступи на нее.
Губы Доры слегка дрогнули в улыбке, так как малышка сжалась в комочек за оборкой чехла, чтобы стать еще незаметнее. Она изо всех сил старалась не привыкать к девочке, но каждый раз у нее трепетало сердце, когда та попадалась ей на глаза. Эми унаследовала темно-золотистые локоны отца и острый подбородок матери, но вообще-то выглядела как толстенький эльф. Делла оказалась не слишком умелой няней. Джози тоже не нашла подхода к девочке. Эми делала, что хотела при явном поощрении со стороны бабушки.
– Ладно, сейчас принесу из кухни кошку, чтобы она поймала мышку, – ответила беспечно Дора, – но, может быть, удастся уговорить мышку пойти со мной на кухню и что-нибудь погрызть?
Миссис Николлз серьезно кивнула головой в чепце. Годы были к ней немилосердны. Лицо обмякло и покрылось глубокими морщинами. Волосы стали редкими, седина отдавала желтизной. Но она могла уже сидеть в кресле, за последние несколько лет ее здоровье улучшилось. Харриет была не такой ширококостной, как ее муж. Пэйс унаследовал от нее более тонкое, чем у брата, сложение, но маленькой женщиной ее тоже нельзя было назвать, и она умела выглядеть внушительно, когда хотела.
– Вымани отсюда мышку. Подозреваю, что в этой суете ей не дали поесть вообще. В последнее время в доме стоят шум и гам, как в преисподней.
Дора могла с этим согласиться, но не вслух. Она поманила пальцем любопытную девчушку и на цыпочках вышла из комнаты. Эми засеменила за Дорой.
К тому времени как Дора втолкнула в кроху пюре из картофеля и весеннего зеленого горошка, Эми успела не только сама вымазаться, но и испачкать Дору, стащить с нее чепчик, растеребить липкими пальчиками волосы и насквозь промочить свои панталончики и юбку Доры. А когда Делла пришла за ней, чтобы отнести в экипаж, девочка почти спала.
Пригладив свои коротко остриженные локоны, Дора смотрела, как Джози и Эми покатили по подъездной аллее. Она должна бы привыкнуть к тому, что все ее покидают и никогда не возвращаются. Грызущая боль разлуки и чувство одиночества должны уже стать привычны, но каждый уход прорывал новую дыру в ткани ее существования. И, несмотря на все ее попытки держаться поодаль, ей будет не хватать этой маленькой златокудрой проказницы и пилящей всех постоянно Джози.
Когда повозка скрылась за деревьями, Дора поднялась наверх с таким чувством, словно осиротела. У нее не было цели жизни, никому она не нужна, никому и дела не будет, если она сию минуту растает, как невесомое облако в небе. С тем же результатом она вообще могла бы не существовать на свете, никто бы ее не хватился.
Она поднялась к себе в комнату, чтобы смыть с лица следы пюре, оставленные ручонками Эми, и переменить промокшее платье. Поймав свое отражение в маленьком зеркале над умывальником, она стала внимательно себя разглядывать. Без чепчика она сразу потеряла свой привычный вид. Лицо маленькое, глаза слишком большие, ресницы чересчур темные по сравнению с ее светлыми волосами. Лишь волосы свидетельствовали о ее бунтарских наклонностях. Они были очень тонкие, легкие и не хотели завиваться колечками, они не желали также укладываться в пучок. От огромного капора, который Дора надевала, выходя из дома, голова сильно потела. Вот поэтому-то она все время подстригала свою копну и позволяла волосам виться, как им заблагорассудится. Никто на это не обращал внимания, никто ничего не замечал. Вот и весь бунт.