— Полоса! Полоса!
Вопль Алькоба прервал мои размышления. Впереди действительно была полоса. Я увидел ее в тот же миг, что и Алькоб, но не поверил своим глазам. Его возглас убедил меня, что я не брежу, что перед нами конечная цель, к которой мы так долго стремились. Впереди, метрах в пятидесяти, проволочное заграждение пересекало нам путь. Можно было различить равномерно расставленные столбы и несколько раскрашенных листов железа, висевших между ними; так принято в Патагонии обозначать границы аэродрома. Самой полосы я пока не видел.
Картины замелькали перед нашими широко раскрытыми глазами, накладываясь одна на другую с головокружительной быстротой. Мы видели их центральную часть, прямо под нами, и то на малую глубину. Все остальное, и впереди и по бокам, было скрыто от глаз.
Яростное желание во что бы то ни стало видеть овладело мною. Напрягая зрение, я разглядывал, что там, чуть-чуть впереди. Но как ни раскрывал глаза, как ни моргал, завеса была непроницаема.
Взгляд на указатель поворотов. Стрелка слегка смещалась вправо. Значит, самолет соскользнул влево. Определить, сколь велико отклонение, невозможно. Нужно срочно давить на эту ужасную правую педаль, которая тянет в сторону и, кажется, хочет смять фюзеляж.
Как только вертикально стоящая стрелка пошла вправо, я сразу исправил курс градуса на два-три, не больше. Может, этого и хватило, чтобы вывести машину на последних метрах на ось полосы или параллельно ей.
Посадочной полосы мы еще не видели. Не успев опомниться, мы проскочили колючую проволоку и вошли в зону аэродрома, почти касаясь земли. Я проклинал сильный ветер, чувствуя, как он несет нас, сводя на нет нашу отчаянную попытку.
На фоне однообразной равнины впереди чуть правее траектории полета мне удалось различить более темный участок. Вероятно, это та самая полоса, которую мы ищем. Посадочная полоса Сан-Хулиана… Простой след, оставленный скрепером на сухой земле посреди полей!.. Еще несколько секунд, и я смог различить первые двести метров полосы, ни метра больше. Теперь я был уверен — это полоса! Полоса Сан-Хулиана.
И в тот же миг ощущение беспомощности и глубокое отчаяние охватило меня.
Добраться до полосы после стольких страданий, после двух часов борьбы, из которых каждую секунду мы были на грани катастрофы, победить одно за другим тысячи препятствий, встававших на пути! С одним работающим двигателем! Найти эту полосу посреди жуткой бури! Иголку в стоге сена! Увидеть наконец ее перед собой, именно так, как диктуют правила захода на посадку. Едва не касаться ее рукой — так низко мы летели — и не иметь возможности приземлиться только потому, что ветер скоростью более 100 километров в час имеет самое худшее направление, какое можно придумать, — в спину!
Земля мчалась под крыльями, но у меня еще было время. Я мог выпустить шасси, закрылки, и, описав две выпуклые дуги, вновь вывести машину на полосу, коснуться земли и быть спасенным. Только бы ветер чуточку слабее или чуть другого направления.
— При таком ветре сесть невозможно!
Размеренность моего тона говорила о том, что я тщательно взвесил все «за» и «против» и решил «против». Это был окончательный приговор, и я доводил его до сведения Алькоба. Пытаться сесть при попутном ветре скоростью более 100 километров в час значило наверняка разнести машину вдребезги и усеять обломками посадочную полосу. Увиденный мною кусок посадочной зоны промчался в двух метрах под левым крылом. Машина уже была не самолетом, а снарядом, пушечным ядром, летящим над маленьким аэродромом. Снаряд этот почти у земли, все еще внутри ограждения, но вне полосы.
Впереди — ничего кроме неясных контуров, небольших клочков грязной, исхлестанной ветрами и бурей земли. Казалось, самолет движением вперед приподнимает завесу снега и дождя, которая тотчас плотно смыкается за нами.
Полоса исчезла позади, и началась прежняя, уготованная мне судьбой изощренная пытка. Тот грязный клочок земли, который я так жаждал увидеть и который, казалось, невозможно найти во время бури, эта земля обетованная явилась ко мне, но в тот самый миг, когда я едва схватил ее, незримая сила вырвала ее из моих рук.
Алькоб не шелохнулся на своем месте. Прижавшись к стеклу, он все всматривался вперед, искал препятствия.
Я, кажется, сидел неподвижно, стиснув зубы, не произнося ни слова. Полоса быстро исчезала за равнодушной завесой дождя и снега. Помню, мною овладело неодолимое желание разрыдаться и крушить все, что под рукой. Помню также, что я не сделал этого. Надежда потеряна. В последний миг партия проиграна. С уходившей полосой исчезала всякая надежда. Мускулы мои вдруг обмякли. Нужно ли еще бороться?
Именно в этот миг я совершил ошибку в пилотировании.
Изнуренный и подавленный безуспешностью своих попыток, я пустил все на самотек и ослабил нажим на педаль. В результате самолет резко развернулся влево, приняв неизвестное направление. Я видел, вернее чувствовал, угловое смещение. Градусов на тридцать одним махом. И ничего не сделал, чтобы исправить положение. Не единого усилия. Ограничился тем, что постарался удержать крылья горизонтально. Как сторонний наблюдатель, я бездумно следил за причудами машины.
И вдруг меня будто что-то толкнуло. Я снова рванулся к рычагам и немедленно восстановил наше положение. Сумасшедшая мысль пришла мне в голову.
Отчаянный маневр
Вместо того чтобы вернуться на старое направление, я позволил самолету податься еще градусов на тридцать влево. Именно этого я хотел. Я постарался удержать машину на этом новом направлении. Бросив взгляд на гирокомпас, я запомнил цифру. Мы двигались по новой траектории, градусов на шестьдесят удаляясь от оси полосы.
Все произошло в несколько мгновений. Когда я снова выправил машину, мы были по другую сторону колючей проволоки, за пределами аэродрома. Прощай, аэропорт! Колючая ограда, столбы и крашеные щиты исчезли за завесой снега и дождя.
Мой новый маневр был основан на мысленном поиске другой, новой траектории захода на посадку. Насколько он осуществим, судить я не мог, ибо не знал местности. И конечно, не мог знать, есть ли препятствия на пути.
Маневр заключался в том, чтобы в течение примерно минуты, ориентируясь на приборы, лететь по выбранной траектории. Затем сделать разворот вправо и, следуя уже в обратном направлении, то есть против ветра, вновь отыскать полосу. Для этого необходимо добиться, чтобы навигационные приборы показывали курс 044 градуса, а радиокомпасы — ноль (на носовую часть машины).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});