— Двести пятнадцать градусов, — сказал Алькоб.
С величайшей точностью запомнил я место этой цифры на шкале IN-14 после того, как проверил, что гирокомпас настроен по-прежнему и радиокомпас номер один продолжает снабжать указатель поворота правильной информацией.
Буря продолжалась. Но я не думал о ней больше и че всматривался в нее. Я боролся с другой бурей на борту самолета, в нашей кабине — с вихрем цифр, стрелок, указателей, одолевавших меня. Все существо мое сжалось в ожидании нападения неприятеля — я тянул рычаги управления то в одну, то в другую сторону, стараясь удержать наш челн посреди разбушевавшейся стихии. Меня трясло как в лихорадке и бросало в жар.
Моя работа состояла в том, чтобы слепо следовать показаниям вертикально стоящей стрелки указателя поворотов и немедленно ликвидировать малейшее отклонение. И при этом продолжать снижение — переводить триммеры и рукоятки управления, убавлять режим и внимательно следить за приборами и трудягой-мотором, которому нельзя запнуться ни на секунду.
Он держался молодцом, работал без устали, несмотря на адский режим, который я уже столько времени навязывал ему. Но он так тянул в свою сторону, что это утомляло меня и мешало выполнять приказы указателя поворотов. Сколько времени потребовалось на выход на траекторию захода? Я не мог бы этого сказать. Знаю лишь, что, хорошо ли, плохо ли, мне удалось в конце концов вывести самолет на заданную линию, и я пытался удержаться на ней.
По мере снижения меня все больше начинала беспокоить скорость. Она была очень близка к критической, а мы были очень близко к земле. Удерживать самолет точно на линии захода было трудно, и я боялся, что, сосредоточившись на навигации, я могу допустить ошибку в пилотировании, из-за которой вмиг нарушится наше столь шаткое равновесие.
Странный парадокс: я боялся совершить ошибку, которая повлекла бы за собой катастрофу, и в то же время больше не испытывал страха перед смертью, хоть и приближался к ней. Борьба продолжалась, преодолевая препятствия одно за другим, в душе я испытывал удовлетворение. У меня не было иллюзий относительно конечного результата, я знал, что рано или поздно я наткнусь на препятствие, которого не одолеть. Но я был опьянен битвой и продолжал бороться гордо и отважно, полный решимости больше чем когда-либо отдать все лучшее, что есть во мне, и держаться до конца.
— Семьсот пятьдесят футов! Минимальная высота, — прокричал Алькоб.
Точно, 750 футов — это наименьшая безопасная высота согласно нашим картам. Обычно, снизившись до этой высоты, пилот видит полосу и может ориентироваться перед приземлением. Если же на такой высоте самолет не выходит из облаков, то есть не достигает зоны видимости, летчик, согласно инструкции диспетчера контрольно-диспетчерского пункта, должен подняться на оезопасную высоту и взять курс на другой аэродром.
Оба высотомера показали критическую высоту почти одновре-менно. Итак, мы на высоте примерно 250 метров над уровнем моря…
По-прежнему ничего! Перед нами, под нами никакой видимости, ни малейшего признака земли, которая, однако, если верить приборам, совсем рядом. Потоки снега, смешанного с дождем, разбиваются о плексиглас. Мы тащимся в той же мутной мгле, понятия не имея, где верх, где низ. Алькоб отложил лист со схемой подходов. Прислонившись к стеклу, он пытается проникнуть за враждебную завесу, спрятавшую от нас землю. Алькоб хотел бы, увидев препятствие или намек на препятствие — холм, дерево, — предупредить меня, чтобы можно было вовремя уклониться, спасти машину, а стало быть, и наши жизни.
На минимальной высоте 750 футов мы не увидели землю. Установленный порядок для такого случая: набрать высоту и удалиться, был для нас неприемлем. Рассчитывать на то, что снова удастся набрать высоту, было слишком рискованно как для двигателя, так и для пилота. Вот уже час мотор работал в предельном режиме. Одолеет ли он еще один подъем?
Да и зачем? Куда лететь? Буря бушует на огромном пространстве, все аэропорты, до которых мы могли бы дотянуть, закрыты. Чего же искать в другом месте? Кроме того, в результате нервного и психического напряжения — мне казалось, прошла вечность — сил для новой борьбы у меня не было. Битва велась на грани возможностей машины, я знал предел и чувствовал, что с каждым мигом мы приближаемся к нему. Я точно знал, что значит перейти этот предел. Мои силы, способность самоконтроля тоже не бесконечны; я ощущал, как запасы моей энергии истощались, знал, что надолго меня не хватит.
Разочарованный, обескураженный, затаив дыхание, словно собирался преодолеть барьер, я позволил машине перевалить за роковую цифру. Я был полон решимости продолжать снижение — другого выхода я не видел.
700 футов. 600 футов. 500 футов. Ничего! Мгла! Все время мгла!.. Я начал подумывать, что мир исчез, земли больше нет, и от вселенной остались лишь облака и снег. А мы — в центре этих стихий, последние живые, уцелевшие после крушения мира.
Я не отводил глаз от высотомеров и указателей скорости на приборной доске.
Снижение продолжалось. Однако я внес некоторые изменения — изменил угол снижения. Самолет снижался под меньшим углом, чтобы соприкосновение с землей было менее резким… Если верить навигационным приборам, мы идем вдоль оси захода на посадку в точном соответствии с посадочной картой. Стрелка указателя поворота остановилась в среднем положении. Итак, есль приборы работают нормально, если я где-нибудь не ошибся, мы направляемся к посадочной полосе. Меня передернуло, когда я представил себе эту тончайшую линию, которую мы ищем среди необъятной серой мглы. Смогу ли я хоть одним глазом ее увидеть? Дотяну ли до нее? Или пройду в стороне, метрах в ста, а может и меньше, и не увижу?..
400 футов. По-прежнему ничего. За ветровым стеклом тот же непрестанный поток, в нем ничего не различить. А ведь мы всего в сотне метров от земли. Это так мало для самолета, почти потерявшего управление, да еще в такую жуткую погоду!..
Продолжаем снижение. 300 футов. Ничего! Никаких признаков земли, бесконечная облачность, захватившая нас в плен!
Меня бросало то в жар, то в холод. Неимоверным усилием воли я взял себя в руки и, вцепившись в рукоятки, боролся за то, чтобы удержать машину в равновесии. С трудом заставил себя подчиняться указателю поворотов, несмотря на страшные сомнения. Конец, которого мы все так боялись, приближался, я чувствовал это. Руки начали слегка дрожать, дрожь усиливалась по мере того, как мы снижались, не видя земли.
Высота теперь едва 100 метров — меньше половины минимально допустимой высоты. Значит, мы зашли далеко за запретную черту. Мы в той зоне, где никто за нас не в ответе. Наш слепой болид стремительно мчится навстречу своей судьбе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});