После проседания время замерло, машина двигалась горизонтально, будто отдыхала перед тем, как начать подъем, который мы требовали от нее. Затем еле заметно, робко мы стали подниматься. Из-за порывов ветра скорость резко колебалась, доходя иногда до того предела, когда теряется контроль над самолетом.
Шквалистый ветер сотрясал машину, слышался шум металла, я отчетливо видел, как подрагивают алюминиевые листы на поверхности крыльев. Скорость относительно земли резко упала, и я начал благославлять ветер, который проклинал пять минут назад: уменьшив нашу скорость по отношению к земле, он позволял теперь увеличить угол набора высоты.
Сможем ли мы вовремя подняться на нужную высоту я перевалить через препятствие, которое все еще явно выше нас? Порывы ветра обрушивались без малейшей передышки. Вихри, снег и дождь играли самолетом, сотрясали фюзеляж, раскачивали, накреняя то одно, то другое крыло.
Они швыряли нас как соломинку, грозя с минуты на минуту опрокинуть. И вдруг ветер, казалось, просто вырвавшийся из преисподней, с необычайной силой подхватил самолет снизу, сотрясая и одновременно поднимая его. Может, это последнее вмешательство провидения, раздраженного нашим сопротивлением или вдруг сжалившегося над нами? Этот чудовищный пинок совершил чудо — он помог нам одолеть последние сантиметры и подняться на уровень преграды.
Линия мачт приблизилась, их верхушки были на уровне нашего самолета, проводов мы не видели. Я поднял машину на дыбы, чтобы вырвать у смерти еще несколько миллиметров. Передняя часть самолета прошла чисто, ничего не задев, но я боялся за хвост, ведь хвост зависал. Мгновенья, казавшиеся долгими, я ожидал удара о заднюю часть фюзеляжа. И если самолет запрокинет, я приготовился немедленно восстановить равновесие, чего бы мне это ни стоило. Теперь я был уверен, мы проскочим, пусть даже с поврежденным хвостом. Но проскочим!..
Треска, которого я ждал, не раздавалось. Мы не зацепились, и не было скрежета металла, который, казалось, уже резал мой слух. Не было фейерверка. Не было и голубых искр.
Однако и о победе кричать было рано.
Самолет по инерции поднялся еще на несколько метров. Потом я почувствовал, что ручки ослабли, будто все тросы разом оборвались. Красный глазок замигал, зловеще раздалось непрерывное завывание сигнальной сирены. Какое-то время самолет раскачивался, нос машины водило из стороны в сторону, словно она не знала, какое направление выбрать. Понятно! Я слегка подал штурвал вперед. Последовали рывки, колебания. Затем «оседание».
По мере того, как опускались стрелки высотомеров, я с облегчением ощутил, что штурвал и педали обретают упругость. Все входило в норму.
Колючая проволока была давно позади. Мы находились над летным полем. Справа сквозь завесу снега и дождя едва угадывалась чуть более темная зона. Не иначе, как примитивная полоса утрамбованной земли. От оси полосы мы отклонялись вследствие резкой дачи мотору газа. Это изогнуло траекторию полета, сместило нас метров на двадцать. Сюда добавилось также угловое смещение, вызванное временной потерей управления в момент «перевала» через линию высокого напряжения. Необходимо срочно выправить курс, добраться до полосы, «сбросить» высоту и, главное, успеть выпустить шасси и закрылки! Риск, теперь смехотворный, сводился к тому, чтобы правильно, без поломок посадить машину. Дело в том, что для полного выхода шасси и для его закрепления в нижнем положении необходимо время — теперь оно казалось нам вечностью. Еще резкий рывок крыла вправо, нажим на педаль, обратный маневр, чтобы выровнять машину вдоль полосы. И вот, наконец, я на бреющем полете над полосой лихорадочно удерживаю машину в метре от поверхности. В страшном напряжении ожидаю, когда прекратятся эти «уэн! уэн! уэн!», раздастся короткий сухой привычный щелчок и загорится контрольная зеленая лампа, сигнализирующая о блокировке всех трех колес в нижнем положении.
Шасси выпускались на сей раз бесконечно долго. Зеленый свет не желал загораться. Все это время я держал машину в центре полосы над самой поверхностью.
Пришлось пережить еще несколько долгих мгновений напряжения и ужаса. Будто мало их было в этом полете! Неужели я должен все потерять сейчас, разбившись в этой жидкой грязи только потому, что шасси не фиксировались? Спасение где-то рядом — рукой подать. Я снова ощущал его, я жил им. Неужели погибну, после стольких испытаний!
— Есть! Заперто! Зеленый свет! — прокричал мне Алькоб.
Магические слова, но я уже ничему не доверял. Мне нужно было убедиться самому.
Все правильно. Шасси выпущены, огни горят. Все готово для посадки.
Давление наддува правого мотора едва успело снизиться на два-три дюйма, а я уже сажал машину, мягко, на малой скорости — встречный ветер неслыханной силы замедлял наше движение.
Полоса просматривалась вперед не более чем на сто метров. Мы понятия не имели об ее длине. К счастью, благодаря этому чертову ветру и торможению, производимому грязью, самолет быстро остановился, тормоз не понадобился.
Так, посреди грязи, закончился наш драматический перелет. Самолет недвижно стоял на земле, целый и невредимый.
— Сегодня еще не наш черед!..
Этой глупой фразой, сказанной в микрофон, я нарушил молчание, тянувшееся с тех пор, как я попросил не задавать мне больше вопросов.
Ответ меня ошеломил, он показал, как мы были оторваны от мира людей.
— Лима Виктор Отель Индия Индия! Ваше местоположение?
Значит, оператор ничего не видел, ничего не слышал. Ни нашего приближения, ни посадки. Не видел сейчас нашего самолета!
Победа была отмечена только этой одной нервно брошенной в микрофон фразой. Ни объятий, ни радостных возгласов, никаких других проявлений радости. Мы с Алькобом не обменялись, кажется, ни словом.
Вспоминаю, что я задумчиво и неподвижно сидел на месте, глядя направо, на мотор, который бойко крутился на малых оборотах. Винт вращался неровно, время от времени подрагивал, иногда вдруг начинал крутиться быстрее: я убавил газ.
Я предоставил ему полную свободу, только смотрел…
Медленно, словно священнодействуя, потянул я на себя рычаг подачи смеси, которая позволяла отдохнуть моему слуге и моему другу. Еще несколько холостых оборотов винта — и все механические шумы прекратились. Лишь зловеще завывал ветер, яростно стегавший машину, да стрекотали индикаторы скорости.
Шквалы снега и дождя хлестали по ветровому стеклу. Временами раздавался неопределенный глухой шум, машина начинала раскачиваться, будто земля дрожала под ее колесами. Это разъяренная стихия все еще пыталась унести самолет, который теперь цепко держался за землю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});