Проблемы эта злободневна и сегодня208, однако ее рассмотрение требует отдельной статьи. Роль суда в российском государстве продолжает возрастать. Правосудие – конституционная функция суда. Понятие правосудия выражает идеал суда правого, устанавливающего своими решениями истину, то есть познание обстоятельств дела, соответствующее действительности. Создание правового государства должно укреплять значимость закона, принцип законности. Суд осуществляет правосудие на основе закона и в соответствии с законом, а потому обязан обеспечить деятельность сторон в соответствии с предоставляемым им законом правами и обязанностями.
В состязательном уголовном процессе законность призвана служить обеспечению состязательности сторон в юридически «выигрышном» процессе. Победителя «поединка» определяет суд, связанный требованием соблюдения формально-правильной законности, выясняя, юридически правильно или неправильно обосновано обвинение. И в зависимости от этого приговор будет обвинительным либо оправдательным.
Какие доказательства обвинение и защита представят в деле, обосновывая свой процессуальный тезис, суждение, версию, исходя из них суд и будет делать свои выводы и принимать решение, никак не пытаясь при этом выйти за «юридический предел» установления обстоятельств дела, т. е. за предел «истины стороны победителя». И это – правосудие?
Как считает А. Александров, «задача обвинителя состоит в собирании материала, достаточного, чтобы доказать обвинение в суде. Задача защиты – показать, что обвинитель не справился с этой задачей. Задача суда – вынести приговор на основе того доказательственного материала, который предоставили стороны. Задача законодателя в том, чтобы создать правила игры, равные для сторон, обеспечить беспристрастность суда в оценке доказательств и вынесении решений»209. Вот ведь как все просто!
На наш взгляд, суд должен осуществлять и олицетворять правосудие. Но насколько он реализует эту свою высокую миссию? В состязательном уголовном процессе суд, разрешающий дело, отделен от сторон. Но суд при этом идейно и не возвышается над ними, поскольку у него нет объективно необходимой цели, которая не сводилась бы к субъективному интересу сторон. Не случайно принцип состязательности (ст. 15 УПК РФ) закрепляет положение о пассивной роли суда по отношению к активности состязающихся сторон. Суд создает формально необходимые условия для состязания и называет победителя, т. е. наиболее ловкого или красноречивого. Может, пора вернуться к ордалиям?
В основе вероятной, юридической, процессуальной истины лежит применение «правдоподобных суждений», «полуколичественных понятий», «фактических презумпций». Ограничиваясь формально-логическими и правдоподобными связями между доказательствами, она требует формализации уголовного судопроизводства, используемых в нем доказательств, отказа от объективной истины, в частности, отношения к собственному признанию обвиняемого как к главному доказательству по уголовному делу. Отсюда вполне оправданы пресловутые «сделки о признании вины».
Глава 40 УПК РФ предусматривает особый порядок принятия судебного решения – вынесение обвинительного приговора без проведения судебного разбирательства – при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением по делам о преступлениях, наказание за которые не превышает 10 лет лишения свободы. Речь идет о тяжких преступлениях (прежний предел, очерченный УПК, не превышал 5 лет лишения свободы). В этом повышении планки однозначно просматривается тенденция к росту количества сделок о признании вины в обмен на смягчение наказания. Это позволяет заключить, что законодатель руководствуется релятивистским принципом: в уголовном процессе все относительно, допустимо и возможно.
Сделанное обвиняемым признание вины (хотя «признание» может быть и ложным, в частности самооговором) судом не исследуется, не проверяется. Формально достаточно самого факта признания предъявленного обвинения. Тем самым и по тяжким преступлениям суд, по существу, самоустраняется от осуществления правосудия, отдает эту свою исключительную миссию на усмотрение сторон.
Это однозначно свидетельствует об упрощении действующим УПК уголовно-процессуальной процедуры. Но есть ли предел такому «усовершенствованию» путем упрощения уголовного процесса? Ведь правосудный процесс может легко превратиться в неправосудный, а защита прав личности – в их попрание. С потерпевшими это происходит сплошь и рядом, но речь не о них.
«Сделка», несомненно, нарушает права личности. Эти права ограничиваются хотя бы тем, что по условиям «сделки» от обвиняемого (в обмен на смягчение наказания) всегда требуется признание своей вины. И если признание получено, то дальнейшее исследование автоматически прекращается, а решение принимается на основе «сделки». Объективное исследование обстоятельств дела признается ненужным. Формальная истина вполне годится вместо истины объективной.
В основе таких сделок лежит концепция взаимоуступок, компромисса. Но допустим ли компромисс правоохранительных органов в борьбе с преступностью? И в чьих он интересах?
При «сделке», безусловно, извращаются и демократические принципы уголовного процесса. Так, вопреки презумпции невиновности, обвиняемый сразу переводится в разряд преступников; на него перекладывается бремя доказывания; забывается правило о том, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы. Признание обвиняемым своей вины формально становится главным, решающим доказательством, и, стало быть, совокупности уличающих или оправдывающих доказательств не требуется.
И никого не смущает, что органы следствия и суда занижают свои цели, опускаются до уровня «сделки» с обвиняемым в прагматических интересах выгоды, «ускорения», «удешевления» расследования и судебного разбирательства. Ключевой вопрос: действительно ли виновен человек, признавший свою вину, – в «сделке» отодвигается на второй план. В суде проверяется добровольность признания, а не его истинность. В итоге получаем реализацию принципа, сформулированного еще Игнатием Лойолой: «Цель оправдывает средства». «Признание» здесь цель, а «сделка» – средство. А результат? Неужели он никого не интересует?
По мнению И. Л. Петрухина, «сделки о признании вины чужды российскому менталитету… В российском уголовном правосудии сделка – явление аморальное, порочное, бесчестное, это торг, компрометирующий власть, свидетельствующий о ее бессилии, неспособности раскрывать преступления… При введении сделок о признании вины возможности для взяточничества и других злоупотреблений многократно возрастут»210. Ему вторят А. Р. Белкин, А. А. Закатов, П. Михайлов211.
Ориентация на «сделку о признании вины» духовно обедняет следователей и судей, порождает настроение правового нигилизма, вседозволенности. Зачем напрягаться, если можно пойти по пути наименьшего сопротивления, обозначенному УПК?
Представляется, что законодатель не вправе опускаться до уровня «практической целесообразности» – так удобнее, проще, выгоднее для интересов следствия и суда (но не для интересов личности в уголовном процессе), тем самым отождествлять законность с целесообразностью.
Нельзя не заметить, что состязательность сторон, как она представлена в действующем УПК, наложила свой отпечаток и на презумпцию невиновности, приспособила ее к интересам состязательности и тем самым отделила от объективной истины, достижению которой та предназначена служить. В самом деле, важнейшим требованием презумпции невиновности является то, что обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Это положение четко закреплено в ч. 2 ст. 49 Конституции России. Однако ч. 2 ст. 14 УПК РФ содержит в себе существенное, свойственное духу состязательности, добавление к конституционному положению, вступающее с ним в явное противоречие.
Согласно этому добавлению, на стороне обвинения лежит не только бремя доказывания обвинительного тезиса, но и обязанность опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого. Однако как органы уголовного преследования, в соответствии с принципом состязательности в уголовном процессе, дознаватель, следователь, начальник следственного органа, прокурор ни в коей мере не обязаны сами выдвигать какие-либо защитительные доводы в пользу невиновности подозреваемого или обвиняемого, выявлять оправдывающие их обстоятельства. Ибо очень уж нелогично самой стороне обвинения выдвигать доводы в защиту подозреваемого, чтобы потом эти же доводы опровергать.
В. А. Михайлов правильно пишет: «Видимо, не случайно в УПК РФ отсутствуют нормы, которые бы устанавливали цели и задачи правосудия по уголовным делам и в целом цели и задачи всего уголовного судопроизводства, его публичный характер, то есть обязанность по защите от преступных посягательств государства, общества и народа России, как это предусматривалось ст. 2, 3, 20 УПК РСФСР. Инертный, безынициативный суд без четко определенных целей и задач в уголовном процессе, стремящийся лишь к соблюдению процессуальной формы юридического спора сторон и не отвечающий за содержание судопроизводства и его конечные итоги в виде приговора, в основе которого истина по уголовному делу, вполне устраивает субъектов организованной преступности, которые всегда в состоянии оплатить любые расходы опытных адвокатов за победу защиты в глазах инертного и безответственного за исход дела суда. Но такой суд неконституционен, ибо не способен выполнять требования ст. 2, 46 и 52 Конституции о гарантированной государственной и судебной защите прав и свобод каждого человека и гражданина, пострадавших от преступлений. Такой суд неконституционен и потому, что он не нацелен на защиту законных интересов России и российского общества, то есть своего народа»212.