Политрук успел мне рассказать, что положение на фронте крайне тяжелое, в райвоенкоматах вовсю формируются дивизии народного ополчения и ОПАБы (Отдельные Пулеметно-Артиллерийские Батальоны).
В пять утра я со своим взводом уже разгружал машины с продуктами для, вновь организованного на нашем ПП продпункта.
С шести часов наступила небольшая передышка до семи, когда должны будут прибыть машины с обмундированием, оружием и БК, поскольку у нас вроде из ментов еще и какие-то истребительные батальоны организовывать собираются, если я правильно понял.
В общем, за прослушиванием Левитана, от которого меня отвлечь не решился даже Валерон, я успел, наконец, пришить петлицы с треугольниками младшего сержанта на свою гимнастерку. Пальцы с непривычки исколол нещадно. Мальцев был та еще белошвейка, сука. Петлицы где-то в столе канцелярии нарыл Валерон, он, кстати тоже был ВРИО, только уже командира всей нашей роты, которая на шесть утра насчитывала 120 рыл в возрасте от 18-ти до 50-ти лет. Всяких. Раненых, больных, косых, кривых и полуслепых. Видимо, военкоматы подгребали последнее.
А, собственно, какая разница? Смерти ведь пофиг какой-ты. Она не разбирает.
Что меня поражало, так это то, что я не слышал за эти дни ни одного авианалета. Питер, что не бомбили в 41-ом?
После завтрака, я решил забить на всех и сходить в магазин. Сходил без проблем. Дежурный на выходе, однорукий литер, с «Красным знаменем» на груди и усталым лицом с плохо выбритым подбородком, только спросил:
— Ты куда собрался?
— В магазин. — ответил я просто.
И все. Больше он ничего не спрашивал.
Магазин и вправду был совсем недалеко, на углу. Занимал первый этаж какого-то старинного дома.
Того изобилия, о котором так много говорят некоторые из моих особо упоротых современников, скучающих за социализмом, я не заметил. Может все разобрали в связи с началом войны? Собственно, мне было похер. Нажитых непосильным трудом, мальцевских сбережений, хватило только на 250-тиграммовую банку молотого кофе с гордым названием «Мокко» за 11,20 и десять пачек папирос «Дели» по 65 копеек. С папиросами реклама сработала. Плакат по пути увидел с улыбающимся мужиком в кепке и забавным слоганом: «На папиросы не сетую. Сам курю и вам советую». Спичек, соли и сахара в магазине не было. Хлеба тоже.
Хотел банку кильки купить, но она стоила пять рублей, дороже, чем какая-то там треска в масле, в два раза. Всегда думал, что должно быть наоборот. Впрочем, на треску у меня тоже не хватало.
На обратном пути я еще зачем-то купил за 15 копеек «Ленинградскую правду» от сегодняшнего числа.
На входе все тот же литер спросил, окинув меня ленивым взглядом:
— Водки нет?
— А что, товарищ лейтенант, очень хочется? — не выдержал я.
Он аж подпрыгнул и, по-моему, вместе со стулом.
— Как ты разговариваешь...
Мне никогда еще не приходилось в жизни бить морду инвалидам, и я рассчитывал, что и не придется, поэтому я разрядил обстановку в, свойственной мне, манере. Ну во всяком случае попытался.
— Как вы разговариваете. — повторил я его тираду, специально сделав ударение на слове «вы».
Он вдруг как-то сразу остыл и махнул рукой в сторону, противоположную входной двери:
— Проходи.
Странный. За контуженного что ли принял?
В общем правильно, если так. В довесок к контузии Мальцева, мне достались и его головные боли после нее. Радость еще та. Я ее этой ночью прочувствовал в полной мере.
Еще ужасно прели его вонючие ноги и горели, прямо, огнем. Здесь есть медпункт? По идее должен быть какой-нибудь. Надо не забыть спросить у Валерона.
Кстати, и фамилию его стоило бы у него спросить, а то как-то неудобно даже.
Вообще, случай с одноруким литером, — это тревожный звоночек. Тело Мальцева жало до безобразия. Именно, такое словечко я подобрал для описания постоянного дискомфорта, который я в нем испытывал. Кроме проблем с ногами и головных болей, добавилась еще какая-то сыпь, которая ужасно чесалась. Не знаю связана она была с переселением душ или с тривиальной грязью, которой я зарастал все больше с каждым днем, в отсутствие душа. В баню-то тут надеюсь водят хоть?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Так вот к чему это я про литера вспомнил. Кроме проблем с телом, были проблемы с духом, если можно так выразиться.
Играть роль курсанта или теперь уже младшего сержанта мне становилось все труднее и труднее. Приходилось следить за каждым словом, походкой, манерами. Да что говорить, меня мог выдать даже неосторожный взгляд.
Соответственно, постоянное напряжение плюс непривычная и не самая комфортная для меня обстановка, приводили к тому, что полковник-младший сержант Светлов-Мальцев постоянно был на взводе. Я и так никогда особой выдержкой не отличался. Вспыльчивый очень. Наверное, еще бы в молодости из армии поперли, да только воевать получалось у товарища Светлова неплохо, потому и терпели.
В боевой обстановке я менялся, но тут-то она, эта обстановка, и близко не боевая.
Нервного срыва-то, конечно, не допущу еще долго, но вот насколько долго?
Кроме того, меня всегда очень бесит, если я чего-то не понимаю, а тут я ничего не понимаю.
Ладно, то, что меня переправили во времени — это уже данность, но слишком много вопросов по ее реализации.
По идее, должны были подготовить психологически, дать поиграть в 41-ый. Ну, типа, пожить хотя бы в похожих реалиях, как это обычно делается, когда в глубину отправляют. Дать привыкнуть ко всему. К сапогам с портянками, к жратве, куреву, одеколону «Шипр», наконец. Ко всему, короче.
Нет же, в один день вызвали и отправили. Почему такая внезапная срочность? Ведь случай с бомбой и тем негро-немцем произошел полгода назад. Времени на подготовку операции можно было более, чем достаточно. Что-то здесь явно не так. Что?
Мой мозг не мог проанализировать ситуацию за недостатком информации, а где ее взять эту информацию?
Срочно нужна эта Жанна Гальперн, она же Александра Гуревич. Она единственная, кто владеет всей полнотой информации.
Только вот с этой Жанной-Александрой тоже возникли определенные трудности. Очень серьезные трудности.
После обеда, когда, основательно притомившись от всех этих бесконечных погрузок-выгрузок, я, наконец, смог бросить кости на диван с косулями в канцелярии и ожидал пока сварится кофе, в добытой всеми правдами и неправдами, эмалированной кружке на примусе Валерона, появился он сам.
— Привет, Василий! — поздоровался он, наверное, раз тридцатый за сегодня.
Я посмотрел на него и вернулся к чтению анонсов фильмов в кинотеатрах города на последней странице, купленной сегодня, «Ленинградской правды».
— Валера, а про что фильм «Профессор Мамлок», ты не в курсе? — спросил я, найдя фильм с этим странным названием в каком-то ДК имени, естественно, Ильича. Война войной, а кино у них, я смотрю, по расписанию.
— Про одного профессора-еврея в Германии. — ответил Валерон и уселся за стол.
— Кофе будешь? — поинтересовался я из вежливости, но в душе не теряя надежды, что он, также из вежливости, откажется.
Так и случилось.
— Нет.
— А почему? — я даже сам удивился своему вопросу. — Буржуазный пережиток?
— Вроде того. — ответил политрук. — Так же это будет на вашем могиканском?
— На могиканском «типа того» — поправил я его, снимая кружку с примуса. — Слушай, Валерон, а как твоя фамилия?
— Ветров. — сказал он и следующей фразой добил меня окончательно. — Вась, не приедет невеста твоего друга.
Я еле сдержался, чтобы не выматериться. Что на этот раз?
— А что так? — спросил я, как можно более безразличным тоном.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Очень уж мне не хотелось демонстрировать этому Ветрову свою крайнюю заинтересованность во встрече с Гальперн. Всего, что может вызвать ненужные подозрения у кого бы то ни было, мне явно стоило избегать.
— Понимаешь...
Он сделал паузу, явно подбирая слова.
А вот это уже дерьмово. Ищет слова, значит бережет мою тонкую душевную организацию, что очень и очень плохо. Что могло произойти? Арестовали? Забрали в армию? Что?