имеете, где хранятся чайные принадлежности. Как не стыдно!
Он отодвинул ее в сторону, повернул рукоятку на новой газовой плите и поднес спичку. С шумом вспыхнуло голубое пламя. Фрида наблюдала за молодым человеком, пока тот искал чайник, чашки, сахарницу и серебряные щипцы для сахара, отмерял заварку и наливал кипяток. Он ловко и деловито хозяйничал на незнакомой кухне. Уверенно открывал шкафы и выдвижные ящики. Аккуратно обернул вокруг ручки чайника кухонное полотенце. Фрида должна была смутиться, что не умеет разжечь плиту и не знает, где у них чашки. Вместо этого по телу пробежал трепет желания. Она смотрела, как гость берет чайные листья и наливает молоко; его руки напоминали нежные белые лилии. «Руки поэта», – подумала она и скользнула взглядом выше, к узким плечам и длинной шее.
– Вы всегда такая лентяйка? – без обиняков спросил он. – Или не привыкли к домашнему труду, потому что происходите из древнего и знаменитого рода Рихтхофенов?
– Мне нравится, как вы со мной разговариваете, – сказала Фрида, глядя ему прямо в глаза. – И письмо ваше тоже понравилось. Вы не привыкли обмениваться пустыми любезностями, правда?
Свет упал на чайные ложки, которые гость ставил на блюдца, и пустил на потолок тонкие серебряные лучи.
– Да, и вам не советую. Я предпочитаю светским любезностям ваш честный язык.
– В Ноттингеме так принято, – сказала озадаченная Фрида.
– А мне ничего этого не нужно. Я хочу экстаза, упоения, а не вежливого притворства и лжи. А какой жизни хотите вы, миссис Уикли?
– У меня никто никогда об этом не спрашивал, – задумчиво пожевала губами Фрида. – Я хочу быть стойкой. Жить свободно. Быть собой.
– А что для вас значит быть собой?
Он обвел рукой кухню с рядами сияющих сковородок, новой газовой плитой, окном, выходящим на тщательно подстриженный сад во всем его зеленом великолепии.
– Все это – не вы.
– Откуда вам знать, мистер Лоуренс?
– Я вижу вас насквозь.
У нее внутри что-то оборвалось. Как будто слишком рано убрали занавес во время спектакля, и зрители увидели беспорядок за кулисами, не предназначенный для посторонних глаз. Фрида начала размешивать чай. Она стыдилась своей неудовлетворенности, своего одиночества.
– Да, я бы тоже хотела жить в упоении. Я жила так однажды – две недели.
Она запнулась, погрузившись в воспоминания о Мюнхене.
– Однако мне нужно думать о детях, я хочу быть хорошей матерью. Это тоже я. Просто не вся.
Фрида досадливо покачала головой, расстроенная тем, что не в состоянии вразумительно описать свои чувства.
Мистер Лоуренс перегнулся через стол, в глубине его глаз вспыхнули голубые искорки. Его руки медленно двигались по выскобленной сосновой столешнице, непроизвольно приближаясь.
– Я хочу жить как цветок, быть собой. Одуванчиком. Вы так хорошо выразились в тот раз.
Ее пальцы трепетали, как будто в каждом жило свое собственное бьющееся сердце, стремясь навстречу его рукам. Воздух дрожал от напряжения. Прежде чем Фрида успела обдумать уместность такого поступка, ее руки потянулись через стол к нему. Мистер Лоуренс сжал ее пальцы.
– Расскажите, – попросил он.
Она целый час говорила об Отто и Эрнесте, о своем страстном томлении, о потребности в близости, о том, что верит в свободу, о Мюнхене и кафе «Стефани», о странной работе подсознания, о безграничной любви к Монти, Эльзе и Барби. В паузах мистер Лоуренс задавал новые вопросы и не отводил от нее взгляда, ни разу не смягчившегося притворным сочувствием. Только один раз он отвернулся. Когда она рассказала о своем романе с Отто, он опустил глаза и несколько секунд молчал, словно не зная, что сказать.
– Теперь вы меня ненавидите? За то, что я рассказала правду?
– Нет, – быстро сказал молодой человек. – Я потрясен, но вы нравитесь мне еще больше. Ваш муж ничего не знает?
Она так отчаянно мотнула головой, что из волос со звоном выпала шпилька.
– Я жажду быть любимой. Быть полноценной частью чьей-то жизни. Мне нужна страсть. Дети не могут этого дать. И я хочу пользоваться своим мозгом! Мужчины оставляют весь умственный труд за собой.
Мистер Лоуренс отнес в раковину чашки и блюдца и начал мыть.
– Оставьте! – вскричала она. – Миссис Бэббит завтра вымоет.
– Я не могу сидеть без дела, – пожал он плечами, тщательно вытирая чашки и возвращая в шкаф. – Неужели в вашем браке нет страсти?
– Нет! Эрнест придумал мой образ. Он не знает, какая я. А если бы узнал, то насмехался бы, презирал и ненавидел.
– В моем окружении нет подобных женщин, – промолвил позже мистер Лоуренс, потянувшись за пальто и шляпой. – Вы такая красивая, такая необычная.
Она указала на заявление, забытое на столе.
– Я еще не проверила грамматику.
– Забудьте, – отмахнулся он. – Зачем это нужно, если мы можем говорить, как сейчас? С такой страстью, с искренним чувством…
У Фриды появилась надежда. Возможно, он останется в Ноттингеме, и эта дружба спасет ее, поможет утолить голод.
– Вы помогли мне с романом, миссис Уикли. Благодаря вам я понял, что чувствует материнское сердце, постиг его силу и тайну. Спасибо вам и вашим безумным немецким идеям.
После его ухода Фрида долго не могла успокоиться. Она сновала по дому, пытаясь понять, что произошло между ней и учеником ее мужа. Ей казалось, что мистер Лоуренс заглянул ей в душу и увидел то, что она скрывала от всего мира. Как это чудесно, когда тебя хотят понять и понимают! И все равно ее съедало беспокойство.
Вдруг он окажется таким же, как все англичане? Она не переживет разочарования. В нем есть что-то пуританское: строгая мораль, проскальзывающая в речевых оборотах, легкое неодобрение, столь малозаметное, что ей могло почудиться. И вместе с тем он в восторге от ее отказа сдерживать свои чувства. А вдруг он просто ищет материал для романа? Что, если он такой же чопорный и патриархальный, как все вокруг?
Фрида решила, что нужно испытать храбрость нового знакомого. Подождать недельку, узнать его получше – мистер Лоуренс говорил что-то о спектакле в Королевском театре Ноттингема – и нанести ответный визит, чтобы проверить заявление. А потом, если наваждение не исчезнет, отвезти его в лес и показать, какая она на самом деле. Пусть об этом расскажет ее тело – смело и откровенно. Как редко встречаются англичане, не обремененные ни притворной стыдливостью, ни излишней сдержанностью, ни похотью. Надо убедиться, что ему не свойственны эти черты, что он настолько не предубежден, как утверждает. Да, она отвезет его в лес и подвергнет испытанию.
Глава 34
Фрида
Под голой кожей мягко пружинил прохладный сырой мох. Фрида закрыла глаза. Мистер Лоуренс замолчал; слышались лишь стрекот