Читать интересную книгу Вопрос и ответ - Патрик Несс

Жаль, благодарности я не чувствую.

Когда я наконец прихожу в себя, за окном начинает брезжить рассвет — солнце еще не вышло из-за горизонта, и все тонет в утренних сумерках.

Рядом с кроватью сидит Коринн.

— Тебе сейчас лучше выспаться, — говорит она, — но я понимаю, что это невозможно.

Я сгибаюсь почти вдвое: в груди застрял такой тяжелый ком, что меня как будто тянет к земле.

— Да, — шепчу я, — да.

Я даже не знаю, почему Тодд упал. Он был не в себе, почти без сознания, изо рта шла пена… А потом солдаты подняли его и куда-то унесли.

— Они придут и за мной, — говорю я, пытаясь проглотить ком. — Когда закончат с Тоддом.

— Скорей всего, — просто отвечает Коринн, глядя на свои руки — пальцы в белесых мозолях и серую кожу, шелушащуюся от постоянных стирок и мытья посуды.

Утро выдалось удивительно морозное. Хотя окно закрыто, я все равно чувствую снаружи холод. Обхватываю себя руками.

Его нет.

Его нет.

И я понятия не имею, что будет дальше.

— Я выросла в деревушке под названием Кентишгейт, — вдруг заговаривает Коринн, не глядя на меня, — на краю огромного леса.

Я поднимаю голову:

— Что?

— Мой отец погиб на войне со спэклами, — продолжает она, — а мама выжила. Я стала работать с ней на огородах, как только научилась ходить: собирала яблоки, хохлатые ананасы и ройзин…

Я удивленно глазею на Коринн: к чему эта история?

— В награду за труд мама после сбора урожая брала меня с собой в поход: мы забирались далеко-далеко в лес, насколько отваживались, и разбивали там лагерь. — Она смотрит в окно на занимающуюся зарю. — На свете столько жизни, Виола. Она в каждом уголке каждого леса, в каждом ручье, в каждой реке, на каждой горе. Эта планета буквально гудит жизнью. — Она пробегает кончиком пальца по мозолям. — Последний раз, когда мы ходили в лес, мне было восемь. Мы шли на юг целых три дня — подарок в честь моего взросления. Бог знает, сколько миль мы прошагали, но главное, что мы были вдвоем, все остальное для меня не имело значения.

Коринн делает долгую паузу. Я не нарушаю тишины.

— Когда мама ополаскивала ноги в ручье, ее укусила красная полосатая змея. — Она снова растирает свои руки. — Укус красной полосатой смертелен, но смерть наступает очень медленно.

— Ах, Коринн! — еле слышно выдавливаю я.

Она вдруг встает, как будто мое сочувствие ее обижает. Подходит к окну.

— Мама умирала семнадцать часов, — продолжает она, не глядя на меня. — Это было ужасно, она мучилась от страшной боли и ослепла, а потом вцепилась в меня и стала умолять спасти ей жизнь.

Я молчу.

— А потом стало известно — ученые выяснили, — что я могла запросто спасти маме жизнь: надо было просто напоить ее отваром ксантуса. — Она скрещивает руки. — Его в лесу хоть отбавляй.

Вместе с солнцем начинает подниматься и РЁВ Нью-Прентисстауна. Из-за горизонта пробиваются первые лучи, но мы храним молчание.

— Какой ужас, Коринн, — говорю я. — Это так…

— Каждая пациентка нашего дома — чья-то дочь. Каждый солдат — чей-то сын. Единственное преступление — единственное, слышишь? — это отнять у человека жизнь. Все остальное — ерунда.

— Поэтому ты не борешься, — говорю я.

Коринн резко оборачивается:

— Жить — значит бороться. Спасать жизни — значит бороться со всем, что делает человек. — Она яростно фыркает. — А теперь еще эта, с бомбами! Я борюсь с ними всякий раз, когда перевязываю женщине подбитый глаз или вынимаю шрапнель из раны солдата. — Эти слова она произносит громко и с жаром, но потом опять переходит на шепот: — Вот моя война. Вот с чем я борюсь…

Коринн подходит к стулу и берет с пола лежащий рядом сверток.

— И потому, — говорит она, — ты должна надеть вот это.

Она не дает мне шанса поспорить или хотя бы спросить, что у нее на уме. Просто забирает у меня застиранную одежду и форму ученицы, а вместо них протягивает какие-то лохмотья — кофту с длинными рукавами, длинную юбку и платок на голову, полностью закрывающий волосы.

— Коринн, — говорю я, повязывая платок.

— Молчи и пошевеливайся.

Я переодеваюсь, и Коринн ведет меня по длинному коридору к дверям, выходящим к реке. На полу стоит тяжелый мешок с лекарствами и перевязочными материалами. Она дает его мне со словами напутствия:

— Прислушивайся к крикам. Ты сразу поймешь, когда услышишь.

— Коринн…

— Знай: шансы твои невелики. — Она смотрит мне прямо в глаза. — Но если ты все-таки доберешься до их логова, используй эти запасы для лечения, хорошо? Слушай сердце, оно подскажет тебе, что и как делать.

От страха я еле дышу, но все-таки поднимаю глаза и выдавливаю:

— Да, госпожа.

— Так-то лучше. — Сквозь дверное стекло Коринн выглядывает на улицу. На углу лечебного дома стоит единственный солдат, от скуки ковыряющий в носу. — А теперь ударь меня.

Я моргаю:

— Чего?

— Ударь меня! — повторяет она. — Постарайся разбить нос или хотя бы губу.

— Коринн…

— Быстрей, а то улицы скоро будут кишеть солдатами.

— Я не хочу тебя бить!

Она хватает меня за руку — так крепко, что я отшатываюсь.

— Ты в самом деле думаешь, что выживешь после допроса президента? Он уже пытался выудить из тебя правду — сначала ласковыми расспросами, потом разлукой с другом. Неужели ты станешь испытывать терпение такого человека?

— Коринн…

— Рано или поздно он с тобой расправится, — продолжает она. — Если ты откажешься ему помогать, он тебя убьет.

— Но я же ничего не знаю…

— Да ему плевать, что ты не знаешь! — шипит она. — Если в моих силах спасти чью-то жизнь, я это сделаю. Даже если это жизнь такой бестолковой девчонки, как ты.

— Больно, — тихо говорю я. Пальцы Коринн все сильнее впиваются в мои руки.

— Вот и хорошо. Проще будет меня ударить.

— Но зачем…

— Бей! — кричит она.

Я набираю побольше воздуха в легкие и со всех сил бью ее по лицу.

А потом долго жду под дверью, не сводя глаз с солдата на углу. Шаги Коринн стихают в коридоре: она убегает в регистратуру. Жду и жду. Солдат — из тех, у кого отобрали лекарство (их становится больше с каждым днем), поэтому в относительной тишине раннего утра я слышу его мысли. Ему скучно, он вспоминает вторжение армии Прентисстауна в его родную деревню и как потом пришлось записываться в добровольцы.

Вспоминает свою погибшую девушку.

И тут у главного входа в лечебный дом раздается вопль Коринн. Она расскажет охране, что ночью «Ответ» пробрался в дом, избил ее до полусмерти и похитил меня. Она даже покажет, в каком направлении скрылись целительницы, а я побегу в обратном.

История, конечно, бредовая. Кто поверит, что «Ответу» удалось проникнуть в охраняемый солдатами дом?

Но я знаю, на что она рассчитывает. На слухи. У «Ответа» уже есть репутация.

Удается же им незаметно подкладывать бомбы.

Как? Почему их никто не видит?

Если они способны на это, то могут и мимо вооруженной охраны пробраться, верно?

Они что, невидимые?

Эти мысли проносятся в голове солдата, когда он вскидывает голову на крик Коринн, и звучат все громче, когда он бросается на помощь и скрывается за углом.

Пора.

Я закидываю мешок с лекарствами за спину.

Открываю дверь.

И бегу.

Я бегу к деревьям на берегу реки. Вдоль него идет тропинка, но я стараюсь не выходить из леса. Мешок бьет по плечам и спине острыми уголками коробок, и я невольно вспоминаю, как мы с Тоддом бежали вдоль этой самой реки, по этому же берегу — бежали от армии.

Мне надо добраться до океана.

Мой единственный шанс спасти Тодда — сначала найти «Ответ».

И тогда я вернусь за ним.

Обязательно.

(«Я больше никогда тя не брошу, Тодд Хьюитт»)

Сердце обливается кровью.

Я нарушила свое обещание.

(держись, Тодд)

(только живи)

Я бегу.

Я двигаюсь вдоль реки, прячась от патрулей, срезая путь через огороды, пробегая за заборами и держась как можно дальше от домов и бараков.

Долина вновь начинает сужаться. Холмы подбираются ближе к дороге, а дома редеют. В какой-то миг, заслышав поблизости марш, я падаю в подлесок и лежу затаив дыхание, пока в воздухе не остается одно птичье пение (Где мой дом? Где безопасно?) и теперь уж совсем далекий РЁВ города. Наконец я поднимаю голову и смотрю на дорогу.

Река уходит вниз, а дорога теряется за холмами и лесами. Здесь, вдали от города, на пологих склонах расположились фермерские дома и земли. Прямо напротив меня начинается короткая дорожка, ведущая к дому — фасад прячется за аккуратными деревьями. Справа расстилаются поля, но сзади к дому уже подступает густой лес. Если я смогу подняться по дорожке, там будет безопаснее всего — можно и наступления ночи дождаться, чтобы дальше бежать в темноте.