Она открыта.
16
КТО ТЫ
[Виола]
— Я слышу снаружи чей-то Шум, — говорит миссис Фокс, когда я подливаю ей свежей воды на ночь.
— Было бы странно, если б не слышали, миссис Фокс.
— У самого окошка!
— Солдаты, наверно, курят.
— Нет-нет, это другое, я точно знаю…
— Миссис Фокс, я очень занята, правда.
Я поправляю ей подушки и выливаю судно. Она молчит до самого моего ухода.
— Все изменилось, — говорит старушка напоследок.
— Да уж, еще как.
— Раньше в Хейвене было лучше, — добавляет она. — Не идеально, но гораздо лучше.
В конце дня я умираю от усталости, но, сев на кровать, все же достаю записку, которую ношу в кармане. И перечитываю ее в сотый, нет, в тысячный раз.
«Дитя мое,
пора сделать выбор.
Мы можем на тебя рассчитывать?
“Ответ”».
Даже имя не написала.
Три недели назад я получила эту записку. Три недели прошло, а ничего не происходит. Ни записок больше, ни знаков… Я просто торчу целыми днями в лечебном доме в компании Коринн — точнее, госпожи Уайетт, как мне теперь полагается ее называть, — и пациенток. Женщин, заболевших по обычным причинам, и женщин, которых допрашивали люди мэра, — они приходят к нам избитые, с синяками, переломанными ребрами, пальцами и руками. Еще с ожогами.
И это самые везучие. Остальных бросили в тюрьму.
И каждые три-четыре дня за окном гремят взрывы — БУМ! БУМ! БУМ!
Все новых женщин арестовывают, все новые поступают к нам.
А от госпожи Койл — ни слова.
Да и от мэра тоже.
Ни слова о том, почему меня бросили одну. По логике, меня должны были забрать первой — допрашивать, пытать, мучить в камере.
— Но ничего, — шепчу я. — Ничего не происходит.
И от Тодда ни весточки.
Закрываю глаза. Я так устала, что уже ничего не чувствую. Каждый день я выискиваю способ пробраться к радиобашне, но солдаты теперь всюду, их слишком много, чтобы просчитать смены и пересменки, и с каждой новой бомбой их становится только больше.
— Надо что-то предпринять, — говорю я вслух. — Иначе я сойду с ума. — Смеюсь. — Сойду с ума и начну разговаривать сама с собой.
Опять хохочу — куда громче и дольше, чем следовало бы.
И тут раздается стук в окно.
Я вскакиваю. Сердце едва не выпрыгивает из груди.
— Госпожа Койл? — спрашиваю я.
Неужели теперь? Неужели время пришло?
Я должна сделать выбор?
Можно ли на меня рассчитывать?
(стоп, да ведь это же Шум…)
Я встаю на колени в кровати и буквально на сантиметр отодвигаю штору — только чтобы увидеть, кто стоит снаружи. Я уже представляю знакомое хмурое лицо и руку, отирающую лоб…
Но это не она.
Совсем.
— Тодд!!!
В следующий миг я откидываю шторы, рывком поднимаю окно, а он перегибается через раму, в Шуме только мое имя, больше ничего, и я втаскиваю его в комнату — честное слово, я поднимаю его и тащу внутрь, — и мы падаем на мою кровать, я — на спину, а он — на меня, его лицо так близко, что я сразу вспоминаю, как мы лежали точно так за водопадом, когда за нами гнался Аарон, и я смотрела прямо ему в глаза.
И знала, что все будет хорошо.
— Тодд!
В свете лампы я вижу синяк у него под глазом, запекшуюся кровь в носу и спрашиваю:
— Что случилось? Ты ранен?
Но он только выдыхает:
— Ты!
Я не знаю, сколько времени мы так лежим, просто купаясь в присутствии друг друга, — да, он здесь, рядом, он жив, я чувствую вес его тела, шершавые пальцы на своем лице, тепло и запах… и пропыленную одежду. Мы почти не говорим, в его Шуме бурлят чувства — сложные образы, картинки из прошлого, как меня подстрелили, как он боялся за мою жизнь и как приятно сейчас трогать меня кончиками пальцев, но все это перекрывает одно слово: Виола, Виола, Виола.
Это Тодд.
Черт побери, это Тодд!
И все хорошо.
А потом в коридоре раздаются шаги.
Они останавливаются прямо у моей двери.
Мы резко поворачиваем головы. В щели под дверью видна тень: по ту сторону стоит человек.
Я жду стука.
И приказа вышвырнуть Тодда.
Но потом шаги удаляются и затихают в коридоре.
— Кто это был? — спрашивает Тодд.
— Госпожа Уайетт, — отвечаю я и слышу удивление в собственном голосе.
— А потом начались взрывы, — заканчиваю я свой рассказ. — Он вызывал меня к себе всего два раза, узнать, известно ли мне что-нибудь о террористах, но я ничего не знала — клянусь, ничего! И про него я ничего не знаю, честное слово.
— Со мной он тоже после первого взрыва почти не разговаривал. — Тодд опускает глаза. — Я очень боялся, что это ты подкладываешь бомбы.
Я вижу в его Шуме взорванный нами мост. Взорванный мною мост.
— Нет, — говорю я, вспоминая про записку в кармане. — Это не я.
Тодд с трудом сглатывает и задает вопрос — просто, без всяких обиняков:
— Бежим?
— Да, — мгновенно отвечаю я. Надо же, как быстро я предала Коринн… Щеки заливает краска. Но мы действительно должны бежать, бежать как можно дальше отсюда.
— Ага, вот только куда? — спрашивает Тодд. — Куда бежать-то?
Я открываю рот…
Но медлю.
— Где прячется «Ответ»? — спрашивает он. — Может, туда?
В его Шуме чувствуется легкое напряжение — упрек и неохота.
Бомбы. Ему тоже все это не нравится.
Но дело не только в бомбах, так?
Я снова медлю.
На крохотную долю секунды я задаюсь вопросом, но тут же отмахиваюсь от него, как от мухи…
Я спрашиваю себя, можно ли ему рассказать.
— Не знаю, — говорю я. — Честно. Они мне не рассказывали, потому что не доверяют.
Тодд поднимает глаза.
И на такую же долю секунды я вижу сомнение на его лице.
— Ты мне не доверяешь, — бездумно выпаливаю я.
— И ты тоже, — кивает Тодд. — Ты подозреваешь, что я работаю на мэра. И еще ты не понимаешь, почему я так долго тебя искал. — Он с грустью опускает глаза. — Я по-прежнему могу читать твои мысли. Не хуже, чем ты мои.
Заглядываю в его Шум:
— А ты гадаешь, не принадлежу ли я к «Ответу». По-твоему, я бы могла.
Тодд, не глядя на меня, кивает:
— Я просто пытался выжить и найти способ разыскать тебя. Надеялся, что ты меня не бросишь.
— Никогда, — говорю я. — Я никогда тебя не брошу.
Он снова поднимает глаза:
— Я тоже.
— Обещаешь?
— Клянусь жизнью! — громко шепчет он, застенчиво улыбаясь.
— Я тоже обещаю, — с улыбкой отвечаю я. — Я больше никогда тя не брошу, Тодд Хьюитт!
Он смеется над моей неуклюжей попыткой изобразить его говор, но потом собирается с мыслями, как будто хочет поделиться чем-то важным, чем-то постыдным. Но прежде чем он это сделает, я должна все ему рассказать. Иначе он и дальше будет во мне сомневаться.
— Думаю, они где-то у океана, — говорю я. — Госпожа Койл перед побегом рассказывала мне о своей родной рыбацкой деревне. Возможно, так она пыталась намекнуть мне, куда они направляются.
Он поднимает глаза:
— Теперь только попробуй сказать, что я тебе не доверяю!
И тут я сознаю свою ошибку.
— Что такое? — удивляется он, видя мое лицо.
— Теперь это в твоем Шуме, — говорю я, вставая. — Тодд, слово «океан» повсюду в твоем Шуме!
— Я не нарочно, — говорит он, но постепенно его глаза распахиваются шире и шире.
Я вижу незапертую дверь в камере и человека, из головы которого летят вопросительные знаки…
— Ох, какой я тупица! — Тодд тоже вскакивает. — Клятый дурак! Нам надо бежать. Сейчас же!
— Тодд…
— Далеко этот океан?
— Два дня езды…
— Значит, четыре дня ходу. — Тодд принимается мерить шагами комнату. Всюду в его Шуме взрывается бомбами слово Океан. Он видит, как я смотрю на него во все глаза… — Я не шпион! — кричит он. — Клянусь, слышишь? Но мэр мог нарочно оставить дверь незапертой, чтобы я… — Он рвет на себе волосы. — Я все скрою. Вот увидишь, у меня получится. Я же смог наврать про Аарона, значит, и теперь навру…
У меня внутри все переворачивается. Я вспоминаю, что мэр говорил об Аароне.
— Но бежать надо в любом случае, — продолжает Тодд. — Ты можешь захватить еды?
— Попробую.
— Торопись!
Отвернувшись, я слышу свое имя в его Шуме. Виола, твердит он, и слово это сочится тревогой — за то, что нас подставили, что я его подозреваю, не верю ему… И я ничего не могу с этим поделать, только оборачиваюсь и думаю: Тодд.
Надеюсь, он меня понимает.
Я врываюсь в столовую и подбегаю к шкафам. Свет не включаю и стараюсь вытаскивать пайки и буханки хлеба как можно тише.