Всегда есть вариант отказаться от моей квартиры в Ленокс-хилл, найти настоящую работу и жить от зарплаты до зарплаты в какой-нибудь дыре, как обычные люди.
Решительное нет.
Восемь часов в день в «Норт Индастриз» стоят того, чтобы оставаться в том образе жизни, к которому я привык.
Лифт останавливается так резко, что это нарушает мое равновесие. Я с трудом удерживаю его, потом открываю глаза и выхожу из кабины в сторону офиса моего брата.
— Важный день, мистер Норт, — говорит его помощница, миссис Миллер, с улыбкой и намеком на сочувствие. Она знает меня с тех пор, как я был подростком, так что полностью осознает, что семейный бизнес — это не мое.
Я пожимаю плечами.
— Наверное. Ты прекрасно выглядишь этим утром.
Она хмурится.
— Сейчас два часа дня.
Пофигу. Всего лишь детали.
— Большой парень на месте?
— Конечно. Однако он предполагал, что ты придешь утром, так что не жди милого приветствия.
— Как обычно.
У Алекса вспыльчивый характер и в хороший день. А уж в плохой? Неловкий вздох, и он становится взрывоопасным.
Захожу в кабинет брата и нахожу его сгорбившимся над большим цифровым чертежным столом. Без пиджака, с закатанными рукавами.
— Кингстон Норт прибыл на службу, — говорю я, прежде чем упасть, как мешок дерьма с похмелья, на его диван.
— Ты опоздал, — рычит он, не поднимая головы от своей работы.
— Неужели? — саркастически говорю я. Он должен быть рад, что я вообще появился. — Не вижу в этом ничего особенного. Мы все знаем, что мне нечего предложить этому месту, кроме моего безупречного стиля. Все, что от меня требуется, это появиться и хорошо выглядеть, чтобы остаться на зарплате Августа. — Я опускаю свою шестисотфунтовую ноющую голову на подушку. Быстрый сон мог бы помочь…
— Куда ты исчез вчера?
Я не открываю глаза.
— Хороший вопрос.
Я начал с выпивки в «счастливый час» с Джордан, женой Алекса, в ее ресторане. Праздновал свой последний день свободы от «Норт Индастриз», но эта вечеринка превратилась в туман где-то между стаканами односолодового виски двадцатипятилетней выдержки.
— Джордан беспокоилась.
Чувствую на себе его взгляд, поэтому открываю глаза. И да, Алекс смотрит на меня так, будто я украл его любимую ручку, что для него является вопиющим преступлением.
— Она пыталась дозвониться тебе.
— Телефон разрядился. — Не говорю ему, что меня ограбили и что я провел все утро, аннулируя кредитные карты и заказывая новый телефон.
— Мне не нравится, когда моя жена беспокоится.
Мы обмениваемся несколькими секундами неловкого зрительного контакта, и я задаюсь вопросом, не надерут ли мне задницу.
— Прости?
— Извиняйся не передо мной. Извинись перед ней.
Я осторожно усмехаюсь.
— Эм… Мне помниться, что у меня есть мама. Я люблю свою невестку, но ни хрена не должен Джордан.
Наблюдаю, как грозовые тучи гнева затуманивают его карие глаза, а мышцы на челюсти сжимаются. Я затаиваю дыхание и жду.
Алекс смотрит на новую боксерскую грушу в углу своего кабинета — грушу, которую Джордан настояла, чтобы он колотил, а не отрывал людям головы. Брат моргает, выдыхает и кивает один раз.
— Я извинюсь за тебя.
— Я ценю это.
Я откидываю голову назад и благодарю богов импульсивных братьев за то, что мое лицо все еще цело. Шесть месяцев назад Алекс набросился бы на меня, оскорбил шквалом грязных ругательств и физически вышвырнул из своего кабинета. Возможно, даже ударил бы кулаком по стене или что-то сломал. Но больше нет. Не со времен Джордан. Она стала лучшей терапией для моего нетипичного брата. Укротила его внутреннего зверя так, как никогда не могли лекарства и консультации.
— Итак, мой первый проект в качестве члена семейного бизнеса — это маленькая штука, которую я люблю называть черепным обновлением. Ты возвращайся к тому, что делал, а я собираюсь тихонько отключиться на некоторое время. Разбуди меня, если увидишь Августа…
— Ты назначен не в мой отдел.
Приоткрываю одно веко.
— Нет?
Он медленно качает головой.
Я слишком быстро сажусь и закрываю один глаз, пока у меня не перестает кружиться голова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А в какой?
— Тебе придется спросить своего начальника.
Мне кажется, или он выглядит так, будто пытается не улыбаться?
— И кто мой начальник?
О да, он определенно борется со смехом.
— Не-е-ет, — шепчу я. — Не говори мне… — Я поднимаю руку, как будто могу переписать все, что он собирается сказать, силой своей ладони. — Хадсон, верно? Просто скажи мне, что это Хадсон.
Алекс прикусывает губу зубами.
— Черт… Черт! — Я свирепо смотрю на самодовольного сукина сына.
— Он ждал тебя весь день. — Он щелкает пальцами. — Лучше иди.
— Ненавижу тебя, — бормочу я, вставая.
Показываю средний палец через плечо, когда выхожу из кабинета, оставляя Алекса посмеиваться мне вслед.
Мой брат Хейс машет мне заходить в его кабинет, прижимая телефон к уху, и кричит, неприятно выговаривая тому, кто находится на другой стороне. Его пристальный лазерный взгляд следует за мной, и он тычет пальцем в сторону кожаного кресла.
— Опоздание на минуту все равно опоздание, Джиллингем, и я не потерплю такой некомпетентности в своем отделе. Это понятно?
— Придурок, — бормочу я себе под нос, зарабатывая салют средним пальцем от закомплексованной задницы.
Я погружаюсь в прекрасную итальянскую кожу и игнорирую Хейса, глядя куда угодно, кроме него. В то время как офис Александра скромный и заполнен только самым необходимым, пространство Хейса — это гигантское хвастовство тем, насколько велик его кошелек и его мозг. Только лучшая мебель ручной работы, изготовленная из полированной стали и экзотических пород дерева. Полки заполнены книгами, ящики — папками, а бар — хрустальной посудой «Лалик». А дальнюю стену украшает телевизор размером с внедорожник.
— Больше никаких оправданий. Если я не увижу этот контракт в ближайшие несколько минут… Прекрасно. — Он вешает трубку, и вся эта мерзкая энергия Хейса направляется прямо на меня. — Ты опоздал, — он проверяет свой «Ролекс», — на семь часов.
— Мне так надоело, что люди говорят мне это.
— Ты не только опаздываешь, — он с отвращением смотрит на мой костюм, — но и одет как похоронный букет.
Я фыркаю и пытаюсь оправиться от оскорбления, нанесенного моему костюму.
— Это «Дольче и Габбана». — Моя челюсть напряжена, пока я жду, что осознание ошибки поразит его.
Этого не происходит.
— Ты работаешь в юридическом отделе «Норт Индастриз», а не в VIP-секции «Бум-бум рум». Одевайся как взрослый.
— «Дольче и Габбана!» — Я указываю на пиджак. Жилет. Штаны. Я жду его извинений. Ничего не приходит. — Ты чудовище.
— Почему тебя не было здесь сегодня утром, как всех остальных сотрудников?
— Это долгая история.
Хейс откидывается на спинку стула.
— Я весь, блядь, во внимании.
— Я слишком много выпил прошлой ночью и… — Я пожимаю плечами. — И не знаю. Вырубился. — Я не рассказываю ему ни о том, что меня ограбили, ни о девушке. Некоторые истории лучше не рассказывать. — Теперь я здесь.
— Ты вырубился.
— Это то, что я сказал.
— И проснулся в своей постели дома.
Я съеживаюсь.
— Не совсем дома.
— Господи, Кингстон. — Он съеживается. — Ты хоть представляешь, какие неприятности ты навлечешь на себя, на нашу семью, если какая-нибудь случайная цыпочка забеременеет от тебя, или ты подцепишь какую-нибудь дрянь на свой член?
— Все было совсем не так. У меня ни с кем не было секса. — Или, по крайней мере, она сказала, что не было. Признаюсь, я был удивлен.
— Откуда ты знаешь, что секса не было, если ты отключился? — Хейс использует свой самый родительский тон. Он был бы ужасным отцом, и это говорит о чем-то, если так считает парень, которого породил худший из людей.