просто слегка подгулявших и перебравших вина. Полностью это проблему, конечно, не решало, поскольку дело успело уже получить огласку и было известно претору, но снятие обвинения со стороны потерпевших резко снижало его остроту на случай, если бы нам не удалось вывезти Эссельту из Кордубы незамеченной. В общем – подстраховались.
– Вымогатели, мля! Алариха с вестготами на этих сволочей нет! – ворчал я на обратном пути, когда мы благополучно миновали кордубскую привратную стражу вместе с наверняка околачивающимися возле ворот тайными римскими соглядатаями. Пускай и намекнул потом Ремд при встрече самому претору, что заминая большие дела, нехудо бы вместе с ними и одно мелкое дельце замять, да и не грозили теперь вроде бы очень уж серьёзные неприятности, очко всё-таки немного играло. Замять – это одно, а вот отдать официальный приказ о прекращении розыска – совсем другое. Вряд ли претор на такое пойдёт, порядок есть порядок, а задержание и долгое разбирательство в наши планы ну никак не входило. На улицах города и в воротах, хвала богам, всё обошлось – Софониба научила мнимую рабыню, как она должна держаться, дабы не привлечь к себе внимания и не вызвать лишних подозрений. Но и мы не спешили расслабляться – римская агентура, если не совсем уж орясины, могла запросто не подать виду открыто, но втихаря доложить, куда следует. Не стоит всё же недооценивать античных шпиёнов. Поэтому мы и по дороге продолжали руководствоваться принципом «лучше перебздеть, чем недобздеть» и совсем расслабились только на привале. Особенно я. Мля! Собственными руками перерезал бы этих грёбаных античных рэкетиров с берегов Тибра! Ведь запасную шёлковую безрукавку пришлось подарить этим грёбаным Аппию, Клавдию и Нерону! Да знаю я, что это один, а не трое, знаю! Вот жаль, что не трое – сам бы на три части расчекрыжил урода! Он там, у себя, теперь кайфует за мой счёт, а мне в простой льняной спать! Хотя – тут сам виноват, конечно, надо было Софонибу предупредить, что до Гадеса дотерплю, да вот, расслабился и забыл, а она тоже сама не сообразила, что запасной-то уже нет. В общем – постирала она мою шелковую поддёвку, пока мы в речке купались, так что теперь придётся ждать, пока она высохнет. А я ведь уже отвык от клопов, крепко отвык…
– Эссельта! – окликнул я нируловскую супружницу, направившуюся в кустики до ветра. – Далеко не забредай. Мы не для того вывозили тебя из Кордубы, чтоб подарить какому-нибудь лесному бродяге.
– А ты подстрахуй! – подгребнул меня Володя.
– От подстрахуя слышу! – отбрил я его, отчего они с Васкесом заржали оба. Мы ведь нашему испанцу этот анекдот скормили сразу же, как только он овладел «великим и могучим» в достаточной мере, чтобы въехать в юмор. Я и сам с удовольствием поржал бы вместе с ними, если бы не перспектива спать с клопами. Как это по-научному называется? Инсектофилия, что ли? Мля, сделали всё-таки извращенцем! Ну, римляне, ну, грёбаные оккупанты! Вот вернёмся домой, расскажу Велии, как с насекомыми ей изменял – так со смеху ведь упадёт, похлеще этих двоих. Любит она у меня такого рода шутки…
– Да ладно уж тебе, Макс! Всего-то одну ночку с клопами провести! – включил телепата наш спецназер.
– И тебя так же, тем же и в то же самое отверстие! – пожелал я ему, после чего мы наконец-то поржали уже втроём.
На самом-то деле это я, конечно, опять пользуюсь случаем, чтобы поДЭИРить, очередную белую полосу у судьбы-злодейки рэкетнуть. Бельё ведь у нас у всех давно уже новое, ещё с прежней кордубской службы. Баб ведь на руднике нечем было занять, и мы им тогда грубой пряжи купили, из которой они вязать принялись. Ну, сперва-то просто шарфики – чисто от безделья, а потом уж прикинули хрен к носу и сообразили, что трусы с лифчиками нужны. Современные ведь наши аборигенам никак нельзя было показывать, слишком уж тонкая работа, шквал лишних вопросов схлопотали бы, ну так они и связали себе грубятину из грубой шерстяной пряжи, а мы сами вместо своих трусов туземными набедренными повязками обзавелись, не так уж сильно от плавок отличающимися. Одно только с ними неудобство – шнурки вместо нормальной резинки, но к этому уж пришлось приноравливаться.
А в Карфагене, как появилась возможность, сразу же шёлковым бельём обзавелись, так что и без поддёвки не сильно-то меня те клопы заедят. Софонибу, кстати, надо с собой уложить. Хоть я и в Кордубе ещё на постоялом дворе отымел её вволю, но иначе она ведь с Эссельтой за компанию уляжется, чтоб поболтать перед сном «о своём, о женском», а у неё ведь тоже шёлковое бельё, и хрен она удержится от хвастовства перед попутчицей. Так моя бастулонка просто похвастается, без всякой задней мысли, а та ведь обзавидуется до белого каления, после чего Нирулу уж точно хрен позавидуешь, гы-гы! Нет уж, на хрен, на хрен! Хоть и не мне страдать, но и мой вольноотпущенник ни разу не заслуживает такой участи. Такой участи заслуживают только оккупанты-римляне, и я – вот мля буду, в натуре, век свободы не видать – позабочусь, чтобы эти ихние стервозные патрицианки запилили своих несчастных патрициев до поросячьего визга! Дайте только шёлка побольше наработать, и тогда – держитесь, ущербные уроды! Припомню вам ваш римский порядок!
4. Дахау
– Да, вы были правы, а я нет, – самокритично признал Миликон, когда его люди оставили нас одних. – А ведь только из уважения к вам, а точнее – даже не к вам самим, а к приславшим вас ко мне Тарквиниям я согласился тогда сделать по-вашему. Вы хотя бы представляете, каково мне было объяснять «своё» решение моим людям и тем вождям и старейшинам, кто успел уже тогда примкнуть ко мне? Теперь-то – да, ваша правота видна всякому и неоспорима, и я рад, что с вашей помощью оказался «прав» и сам перед всеми этими людьми. Но тогда…
– Зато теперь, послушав нас, ты можешь спокойно прогуливаться по всей своей территории, не боясь вступить в недостойную твоего величия субстанцию, – утешил я его. – Да и дышать ты можешь легко, не зажимая пальцами ноздрей. Разве это не стоило того, чтобы вытерпеть ропот глупцов?
– Стоило, конечно, я же разве спорю? Но каково было растолковать им, почему нужно сделать так, как никогда не делал никто из наших предков! Ведь одно дело – город, и совсем другое – временный лагерь! Теперь – да, теперь – понятно, – вождь обвёл рукой вереницы стягивающихся к