исчез.
Спасибо, блин, это я и без тебя знаю!
— Почему ты преследуешь Николь, Лео Хант? В чём её вина?
Поразительно, как такое мягкое, благозвучное имя могло принадлежать столь отталкивающему типу. И всё же я решил пойти на контакт в надежде выведать нечто, способное пролить свет на положение вещей.
Пролить свет в деле о вампирах — тот ещё каламбур!
Я улыбнулся своим мыслям, и тут же поймал цепкий презрительный взгляд, почувствовал себя тем самым умалишённым, с которого начался разговор.
Чтобы ему лопнуть от самодовольства, утомил!
— Меня это не касается. Есть заказчик, есть контракт, есть крупная сумма денег за выполненную работу. Так что вампиресса вернётся в Дракард. Вопрос только в том, сколько окружающих её людей пострадает в процессе, — констатировал вампир с беспристрастным выражением лица.
Он, наконец, остановился и перестал мельтешить перед глазами, опёрся о спинку дивана и скрестил руки на груди.
Куда-куда вернётся?.. Ладно, это, стало быть, название мира или страны.
Но вот что более интересно: у него нет личных счётов с Ник, им движет жажда наживы. Может, чужую алчность удастся использовать?
— Что, если я удвою сумму вознаграждения, и мы расстанемся друзьями? — не друзьями, конечно, в лучшем случае контрагентами. Это я так, для красного словца добавил.
Упырь дёрнул бровью. Губы искривились в пренебрежительной ухмылке. Я перевёл дыхание, чтобы унять раздражение, и продолжил как можно спокойнее и дипломатичнее:
— Ты получишь деньги и уберёшься в свой мир, а её оставишь мне. Заказчику скажешь, что, мол, затерялась, что поделать.
К чести Ханта надо отметить, что он выслушал меня, не перебивая и глядя если не в глаза, то, по крайней мере, куда-то в направлении лица (по его стеклянным глазам не поймёшь). Чтобы потом расхохотаться громким надменным смехом.
Спокойно, Кросс, дыши. Это всё-таки вампир, а не первый встречный, ему просто так не втащишь, в чём ты имел удовольствие, а скорее неудовольствие, убедиться сам.
Тем не менее, руки потянулись к цепочке на джинсах, прикрытой объёмной толстовкой. Я заметил за собой новую пагубную привычку: в сомнительном обществе вурдалаков теребить либо кулон на шее, либо цепь на поясе. Кажется, становлюсь невротиком.
— Заманчивая идея, но… — фыркнул Хант и оскалился, демонстрируя внушительных размеров клыки.
Это у них особая половая принадлежность такая, или Лео слишком хищный тип во всех отношениях?
— Я не веду дела со смертными. Даже если отринуть то, насколько это смехотворно само по себе, что ты можешь мне дать? Ваши деньги — это воздух и пыль, воображаемые цифры или редкие клочки бумаги.
Н-да, представление о мире есть, а вот прогрессивности ему явно не достаёт.
— Я научу тебя договариваться с иномирцами, Маркус Кросс, — продолжал вампир. — Сделка возможна, когда на кон поставлена равная ценность. Вот тебе пример: жизнь глупого смертного взамен на жизнь не менее глупой вампирессы. Более чем щедрое предложение, учитывая, что я могу выпить тебя до капли, оставив лишь иссушенную оболочку.
Как раз это-то и не давало мне покоя.
Почему? Почему я до сих пор жив? Почему он ходит вокруг да около? Почему разводит со мной философские разговоры? Почему не убил в первую встречу в подворотне? Не удушил у лифтов?
Допустим, нашлись свидетели, которых тоже можно уничтожить, но сейчас? Отчего он распинается передо мной вместо того, чтобы убрать с пути хлипкое препятствие? Жалость? У людей (или вампиров) его профессии не должно быть жалости! Она атрофируется за ненадобностью сразу при вхождении в новую должность.
Тогда что за чёрт?..
Нет, я не спешил умирать. И очень радовался, что по какой-то неясной причине долговязый до сих пор не перегрыз мне горло. Но ведь это чертовски странно!
Будь я на его месте — не собой, конечно, а беспринципным хладнокровным наёмником, каким казался Хант, — я бы ещё в ночь моего знакомства с Николь убил бы что себя, что копа, забрал вампиршу и отправился за заслуженной наградой. Никаких свидетелей, никаких следов.
Возможно, он тоже был ослаблен переходом, Николь ведь что-то такое упоминала, хоть я и не знаю, как оно работает. Не исключаю, что я застал его врасплох, а служитель порядка добавил — они бывают очень напористыми.
Что до инцидента в Фалконе, собралось слишком много любопытных глаз. Думаю, и вампир в одиночку не успеет разобраться с четырьмя-пятью противниками. Поднялся бы шум, стеклась остальная охрана. Пришлось уйти, затаиться, что он и сделал. Чтобы появиться в самом неожиданном месте в самый неожиданный момент.
А теперь? Что мешает ему теперь?
Через слово вставляет угрозу, а сам словно старый беззубый пёс — лает, но не кусает. Что-то он не договаривает. Что-то явно связывает ему руки. Знать бы что… Впрочем, я могу попытаться выяснить правду. Подставив шею, конечно, но когда это я поступал иначе?
— Скрепя сердце и с трудом сдерживая растроганные слёзы, я вынужден отклонить твоё «более чем щедрое предложение», — с паскудной улыбочкой заявил я, пытаясь убедить если не Лео, то по крайней мере себя, что окончательно осмелел и обнаглел.
— Видишь ли, у нас с Николь тоже заключена равноценная сделка. Она мой деловой партнёр, если хочешь. Так что иди-ка ты со своими уроками выживания подальше. Вампирша останется в Манополисе, пока сама не изъявит желание вернуться в ваш Драклэнд или куда бы то ни было. А ты проваливай из моей студии и не смей больше сюда врываться. Это частная собственность.
— Глупо, Кросс, очень глупо, — покачав головой, с разочарованием протянул охотник и через секунду оказался перед моим носом.
Инстинкт велел отшатнуться, однако ноги словно вросли в пол, и я осознал, что не могу пошевелиться. Безжизненные глаза Ханта прожигали лицо, хищная полуулыбка обнажала край клыков. Я стоял, как истукан, глядя на противника заворожённым взглядом, и не испытывал страха. Как и удивления.
Я не испытывал вообще ничего.
«Кто-то будто влез в меня и вывернул наизнанку… Превратил в свою марионетку — безвольную и послушную. Я могла только смотреть…» — отчетливый голос Николь прозвучал будто из-за плеча.
В отличие от подруги я не чувствовал себя вывернутым наизнанку, скорее окаменевшим. Словно тело сжалось в максимальном усилии и замерло. Напряжение истощало и разрушало, но ни отмереть, ни расслабиться не представлялось возможным.
— Дипломатия никогда не была моей сильной стороной, — продолжал любоваться остолбеневшим творением преследователь.
В размеренном голосе читалось самодовольство. Он обошел меня, словно осматривал со всех сторон диковинную по правдоподобности статую. Конечно, ещё минуту назад она была живым человеком!
— В отличие от подчинения. Я сотру из твоей дурной головы все до единого