тому, что их окружает. Дети не делят мир на категории и подкатегории, запихивая в них свои наблюдения и переживания. Их разум чист. Они просто живут и познают мир, не вынося какого-то определенного смысла. Чем дольше продлится такое состояние, тем лучше. Виктор не исключение. Я старался не загружать его тем, что для него было неважным.
Мы сделали два больших круга по лесу и благополучно вернулись на территорию хосписа. Наше отсутствие осталось незамеченным (так думал я). Прогулка заняла около двух с половиной часов – как раз до обеда. Переодев Виктора, я проводил его в столовую, а сам зашел к Эмилии.
– Как успехи? – протяжно произнесла она, не отрываясь от заполнения бумаг.
– Хорошо. Прогресс налицо, – засмеялся я.
– У кого? У тебя или Виктора?
– У обоих.
– Я рада. Только ты смотри аккуратнее с ним. Никаких резких движений и тому подобного.
– Как скажете, Эмилия. Буду стараться, – играючи ответил я.
– Мистер Ян… вы делаете доброе дело, но только не забывайте о нашем уговоре. Вы единственный, кому разрешено присматривать за конкретным ребенком. Не подведите. И не нарушайте правил, пожалуйста! – она произнесла это так, словно это было последнее предупреждение, но конкретного ничего не сказала.
Перед обеденным сном я зашел попрощаться с Виктором. Он уже лежал в кровати.
– Ты завтра придешь?
– Конечно. Куда же я денусь.
– Хорошо. Я буду ждать. С тобой весело, – он улыбнулся и закрыл глаза.
Я посидел еще десять минут и, убедившись, что мальчик уснул, тихо вышел из комнаты и набрал номер Абеларда.
День третий
– Тук-тук! – я приоткрыл дверь под номером семь и заглянул внутрь.
Виктор лежал в кровати, укрывшись одеялом с головой. В моей же голове при виде такой картины промелькнула нехорошая мысль, но быстро отступила, когда из-под плотного синего куска ткани показались его глаза. Они выглядели хуже, чем обычно: печальные и усталые, залитые слезами, а тяжелые веки то и дело самопроизвольно закрывались. Состояние Виктора явно ухудшилось. Даже сквозь одеяло я смог разглядеть, как его трясло.
– Привет, – почти беззвучно произнес Виктор.
– Привет! Как ты? – риторически поинтересовался я, понимая, что мальчик не сможет долго рассказывать о своем самочувствии.
В ответ он едва смог пожать плечами и неразборчиво пробормотал:
– Сегодня мне не разрешат пойти на улицу.
– Я знаю. Но ничего… мы еще наверстаем с тобой, – приободряя, подмигнул я. – Ты отдыхай сегодня!
– Только не уходи, – он вытащил свою руку из-под одеяла и схватился за мою.
Она была холоднее, чем всегда. Я невольно вздрогнул. Меня окутал страх. Страх приближающейся смерти. Им постепенно пропитывались стены, стол, кровать, одежда – все, что находилось в комнате.
– Не уйду, не переживай! – я склонил свою голову к нему.
Он пытался поднять свою, но все попытки были безуспешны. На висках от усилий даже проступали вены от сильного напряжения. Со стороны вся эта картина выглядела ужасающей. Я – здоровый, богатый, молодой парень – сижу, склонившись, над маленьким, щуплым умирающим мальчиком и абсолютно ничего не могу поделать. Да… ирония судьбы наглядно. Хотя какая это ирония? Это простая несправедливость…
– А ты прочитаешь мне сказку? – Виктор посмотрел на меня жалобными глазами.
Они были стеклянными. От этого на моих стали тоже наворачиваться слезы.
– Да… прочитаю! – неуверенно ответил я и тут же стал осматривать стол и полки на предмет книг со сказками. Их нигде не было.
– А у тебя есть книжка со сказками?
Виктор мотнул головой.
– Хорошо. Тогда поступим так, – я подсел чуть ближе, – я расскажу тебе историю из жизни, но она очень похожа на сказку. Согласен?
Мальчик улыбнулся. Конечно же, я не знал никакой истории из жизни, и мне приходилось придумывать ее по ходу рассказа. Но в любом случае это было лучше, нежели бы я сказал правду и просто сидел бы молча, наблюдая за полуспящим ребенком. На протяжении сорока минут я собирал в кучу и старался соединить общим смыслом нарезки своей и чужих жизней. Естественно, мой рассказ был сказкой – иначе его не назвать. В нем добро побеждало зло, все герои были добрыми, краски – яркими, а мораль всей истории – очень поучительной. Одним словом, то, чего не бывает в реальной жизни. Или бывает, но крайне редко. Почти в финале рассказа Виктор уснул. Я все равно продолжал рассказывать (точнее, придумывал и озвучивал) до конца вымышленную историю, боясь, что в любой момент он может проснуться, но этого не случилось. Затем я тихо поднялся с кровати и сел рядом с мальчиком на стул, который стоял возле стола. Моя ответственность в работе не позволяла мне уйти, оставив его одного, хоть и спящего.
Мой взор стал хаотично бродить по комнате, ища, за что можно зацепиться. Все пространство комнаты было хорошо скомпоновано. Все только самое нужное, все то, что необходимо для ребенка на непростом, последнем этапе жизни. Небольшое количество игрушек, минимум электроники, обилие разнообразных книг (для чего – непонятно), которые явно не читаются и лишь являются пылесборниками на полках. Вся мебель расставлена если не по фэн-шую, то точно с определенной последовательностью. Единственное место, где царит беспорядок, так это на столе. На нем уживались старые газеты, какие-то рукописные тексты, написанные не ребенком, карандаши, фломастеры, альбомы для рисования и даже атлас, на котором красным цветом были отмечены точки – города. Я хотел уже взять его и рассмотреть поближе, но внезапно дверь приоткрылась и в комнату заглянула Эмилия. Посмотрев на спящего мальчика, а затем на меня, она глазами пригласила выйти в коридор. Я, будто послушный кот, которому указывают его место, опустил голову и направился к двери.
– Мистер Радецкий, вы можете возвращаться домой. Ваша помощь… больше не потребуется, – ошарашила она меня.
– Что? Почему? Как? – я перебирал все вопросы, которые можно было применить в данном случае.
– Виктору стало хуже и, скорее всего, непоправимо хуже. Теперь он будет под постоянным наблюдением врачей.
– Как? Нет, ему просто сегодня плохо, завтра будет лучше. Точно! – я, как полоумный, не хотел мириться с истиной.
Во мне теплилась надежда на благополучный исход. Возможно, только это отчасти помогает нам всем. Мы до последнего верим в чудо, не желая принимать жестокую правду жизни. Надеемся, что наши молитвы будут услышаны хоть какими-нибудь богами. Когда наступает точка невозврата, все мы выстраиваемся в одну очередь в надежде быть спасенными сами или спасти своих близких. Праведник или грешник, христианин или буддист, верующий или атеист – все.
– Я буду рядом до конца! И сделаю все, что от меня зависит, – с этими словами я оставил Эмилию и направился к выходу.
Этим же вечером
– Алло, Алекс. Здравствуй!
– Здравствуй, Ян. Как твоя командировка?
– Слегка затянулась, но не суть. Мне нужна помощь!
– Амм… конечно. Только… ты нам нужен здесь. У нас скоро важный контракт. Ты же помнишь?
– Пока подождет. Слушай меня внимательно. Мне