счастьем, так хотя бы облегчением на последних минутах жизни. Но, увы, такая тяжелая миссия легла на плечи хрупкой, осиротевшей во всех смыслах женщины. Я просто молчал. Молчала и она. Мои глаза не встречались с ее, я смотрел куда угодно, но только не ей в глаза.
– Мне пора. Подробности по нашему разговору скиньте на мою личную почту, – я протянул свою визитку.
– До свидания, мистер Радецкий.
– До встречи… Эмилия.
Я ни разу не назвал ее по фамилии и тем более не употреблял обращений «фрейлейн» или «фрау», потому что не знал, как правильно. Приходилось бескультурно, но зато, не напоминая об утрате, обходиться одним именем.
Я вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Меня внезапно охватило уже знакомое чувство. На меня кто-то смотрел. Я повернулся. И оказался прав. Из-за угла выглядывал маленький мальчик. Точнее, видно было только его голову. Когда он понял, что я заметил его, мальчуган показался полностью.
На вид ему было не больше девяти лет, но более точно я определить не мог. Выглядел он очень плохо. Его голова, формой напоминавшая яйцо, была полностью лысая и белая, темные глаза посажены глубоко в глазницы, а губы представляли собой две тонкие нити розовато-бледного оттенка. Лицо мальчишки также отдавало бледностью, а сам он был настолько худым, что через майку четко выделялись ключичные кости. Но в целом, как ни странно, его лицо мне показалось знакомым, хотя я не мог понять, где и когда видел его. В этот момент из кабинета вышла Эмилия. Увидев нас, смотревших друг на друга, она сначала грозно посмотрела на мальчишку, а затем и на меня, но только уже с презрением.
– Виктор, что ты тут делаешь? У тебя сейчас должен быть сон… – сказала она по-английски.
Я удивился. Я и представить не мог, что в немецком хосписе находятся не только дети-граждане государства, но и дети-иностранцы.
– Я… я услышал, как вы разговаривали… – слабым, хрипящим голосом произнес мальчик. – А вообще я шел в туалет, – его глаза забегали.
– Хорошо. Отправляйся к себе. Скоро будем полдничать, – подойдя к нему, Эмилия погладила его лысую голову.
Она сделала это с такой любовью, которая присуща только матери по отношению к своему ребенку, и в ту же секунду я понял: Эмилия любит всех живущих в доме детей до беспамятства, и ей все равно, что они не родные по крови, главное – они родные по душе. Мальчишка пятился назад, не отрывая своих темных глаз от меня до тех пор, пока не скрылся за углом. Только после этого я смог нормально вздохнуть и восстановить учащенное дыхание. Эта встреча подействовала на меня сильнее чего бы то ни было на свете. Алкоголь, сигареты, наркотики и даже любовь не могли сравниться с тем чувством, которое наполняло меня в тот момент. Ему нет названия и оно неописуемо. Это ядреная смесь любви с уважением, пониманием, тревогой, переживанием и еще Бог знает с чем.
– Ян, что с вами? – Эмилия сдвинула брови.
– Нет. Ничего…
– Чему вы так удивились?
Видимо, уж очень явным было выражение моего лица, что она так легко смогла определить правильную эмоцию.
– Этот мальчик… Как вы сказали?
– Виктор…
– Виктор… Он показался мне… Такое ощущение, что я видел его где-то, но не могу понять, так это или нет.
– Это не имеет значения…
– А если где-то видел в действительности, то где именно? – не слыша Эмилию, продолжал я.
– Дорогой Ян, это не имеет смысла. Где бы вы не видели Виктора и кем бы он вам ни приходился, это не важно.
– Почему?
– Потому что он, как и все здесь, неизлечимо болен. Этот мальчишка… – она замолчала.
– Что?
– Виктору остался месяц, может, чуть больше…
Я машинально посмотрел в сторону, где недавно стоял мальчик. Меня, словно вихрем, закружили мысли о жизни и смерти. Если судьба есть и она ведет нас к цели, то почему так подло поступает по отношению к некоторым? Почему вездесущий Бог не помогает тяжело и неизлечимо больным людям? Почему эта кара настигает маленьких детей? В чем они провинились? Тогда мне было проще думать о том, что все-таки не Всевышний вершит наши судьбы, а все плохое в жизни – лишь обычное стечение обстоятельств, которое нельзя предугадать или исправить. Ведь если допустить Его существование, то получается, он и не такой уж спаситель, каким Его нарекают, и это злило.
– Эмилия, я бы хотел помочь этому мальчику, – отойдя от размышлений, пробормотал я.
– Вы и так сделаете свой вклад. Этого достаточно, – выдохнула она.
– Нет. Вы не поняли. Я хочу отдельно помочь Виктору. Что я могу сделать для него?
Эмилия посмотрела по сторонам. Затем подошла ко мне почти вплотную.
– Ян, если вы хотите помочь Виктору, то лучшее, что вы можете сделать для него – находиться рядом. Этот мальчик здесь совершенно один. У него нет родителей. Они отказались от него. Ему было бы приятно общение с новым человеком, – уточнила она.
– Как это? Я не совсем понимаю вас, – я посмотрел прямо в ее лазурные глаза.
– У нас не хватает работников для каждого ребенка. Волонтеры не могут постоянно быть с детьми, им нужно заниматься и другими делами, поэтому если вы хотите помочь, то лучший способ – стать, хотя бы на время, одним из нас! – Эмилия произнесла это очень гордо и без стеснений.
Я понимал, что хоспис нуждается в волонтерах не меньше, чем в деньгах. Не все люди могут наблюдать, а тем более ухаживать и быть рядом с маленькими людьми, чьи жизни постепенно увядают. Это тяжелый труд. Не менее тяжелый, чем владение и управление большой корпорацией и активами, а возможно, и тяжелее. Я не задумываясь принял, как считал, единственное верное решение. Такие вещи, как мне кажется, даже не подлежат обсуждению и не требуют долгих размышлений. Когда дело касается помощи, не может быть никаких «но» и «если». И все-таки это согласие стать волонтером (хоть и на время) заставило меня задуматься. Для кого я это делаю? Для того мальчишки или для себя? Кому это принесет больше пользы и принесет ли вообще?
Эмилия снова пригласила меня к себе в кабинет. На этот раз с конкретной целью. Она дала мне бланки, которые следовало заполнить, и прочитала краткий курс для работника хосписа. Больше формальность, чем необходимость, но закон один для всех. Так как круг моих обязанностей был довольно узким – всего один ребенок (да и в них входили: наблюдение и удовлетворение минимальных потребностей без какой-либо медицинской помощи), мне для ознакомления досталась лишь небольшая доля всего того талмуда, которая необходима для краткого введения.
После почти часового инструктажа я вышел на улицу. Меня все еще ждал Абелард и, судя по его скучающему виду, порядком