Попытка очевидное разделение представить равноправием просто смешна, и смех не веселый, а истеричный.
Почему бы просто не закрыть столицу? Живите обособленно, не впускайте никого, не гоните сюда в ультимативной форме. Оставьте нам возможность жить в наших регионах спокойно, мы не рвемся в Амок.
Зачем я здесь? Спроси меня кто-нибудь, и я не смогу ответить.
Вынудили. Заставили. Все.
Не добровольно, не из-за желания "лучшей жизни", которой не будет.
Да, таких достаточно. Тех, кто верит в надежду на светлое будущее, не понимая, что из Серого района банально невозможно переехать. Это клеймо. Но они верят. А даже если не верят, продолжают кормить налогами "достойных".
Можно возразить, что и столичные не могут по желанию сменить район проживания. Только у них такая возможность существует, а у приезжих ее нет вовсе.
Верден перечислял темы для изучения на ближайшие полгода, кратко рассказывая о каждой. "Права и свободы" звучит так забавно, что я не выдержала.
— Извините, профессор. Позвольте спросить: клеймо на приезжих это свобода или право? К какой категории относится притеснение людей по месту рождения?
Тишина в аудитории стала мертвецкой.
Да, согласна. Вопрос на лезвии ножа. И все же от ответа не откажусь.
Мужчина почесал седую бороду, смотря на меня поблекшими глазами. Тусклыми, растерявшими живость. Обвел взглядом аудиторию.
Ладони тихо опустились на стол. Профессор оперся на них и поднялся. Обошел стол, смотря в пол перед собой, присел на край стола напротив, и вновь посмотрел на нас.
— Я хочу, чтобы вы поняли простую вещь: не существует совершенной системы. Она возможна только в голове, в представлениях. Возможна на бумаге, но невозможна в реальности. Мы все подчинены системе, но обращаем на это внимание только когда она нас не устраивает. Не существует мира, где все равны. Мы не равны. Я профессор, вы мои ученики. Вы подчиняетесь мне. Неравенство? Да. Я подчиняюсь ректору, внутри университета мы с ним не на равных позициях, но в научной среде я имею больший вес, чем он. Неравенство? Да.
Он в очередной раз почесал короткую бороду.
— Если вам интересно мое мнение, я не считаю приезжих недостойными, не имеющими прав, свободы и голоса. Подобное разделение пагубно влияет на общество, порождает опасное ощущение превосходства одних над другими. Подавление ведет к агрессии. В конечном счете это приводит к междуусобным войнам, от которых сравнительно недавно удалось уйти.
Верден снова замолчал, делая короткую паузу.
— Не существует идеальной системы идеального мира. Всегда кто-то будет на позициях более слабого.
— Это несправедливо, разве нет? — Питер на втором рядом крутил в руках ручку.
— Конечно, — профессор согласно кивнул. — Поэтому вы здесь, чтобы допускать меньше несправедливости по отношению к себе. Знание — хорошая броня, советую ее нарастить. Продолжим?
Возражений не нашлось. Аудитория буквально заполнилась скрипом вращающихся шестеренок в головах одногруппников.
Подумать действительно есть о чем.
Профессор начал с истории. С чего, как считается, сложился нынешний порядок.
Постоянный большой приток жителей регионов в Амок вынуждал властей создавать препятствия. Это отвратительное решение. Многие спасали свои жизни и своих детей, убегая из регионов, где, например, нет чистой воды. Не все могут похвастаться очистительными станциями.
То, что поначалу было "мерой временного контролирования переселения", стало мерой постоянного унижения. Мой вольный пересказ.
Изначальную цель они достигли. Теперь сюда едут либо от безысходности, готовые на бесправную жизнь в нищете, либо мечтатели. Последние от идиотов, по-моему, ничем не отличаются.
— Кара! Кара, — Нэнси звала на максимальных мощностях своего голоса — едва слышно.
Отошла с прохода к стене в ожидании.
Нэнси со смущенной улыбкой вылетела из кабинета, остановилась рядом.
— Я волновалась за тебя, — начала она сходу.
— Не стоит, — махнула рукой, не зная, что еще сказать. — Ты вчера… как все прошло? В клубе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Перерыв между парами небольшой, сразу пошли на поиски следующего кабинета.
— Лучше, чем я представляла, — щеки Нэнси заметно порозовели, по опущенному в пол взгляду ничего не понять, кроме неловкости.
Это здорово. Действительно классно, что у нее все прошло хорошо.
Обидно, черт возьми. У меня вчерашний вечер был паршивее многих. Феерично-отвратительный. Не считая небольших проблесков между "хреново" и "очень хреново".
Натянула улыбку.
Непонятно для чего казаться хорошей, но это же Нэнси. Ее обижать почему-то не хочется.
— Скам Аштар оказался адекватным?
Выглядывающие из рукава свитера пальцы почесали висок.
Куда уж сильнее смущаться? Что между вами было?
— Мне кажется он самый адекватный среди всех столичных, — Нэнси скатилась до шепота.
Никогда не считала себя завистливой. Похоже, я не так хорошо себя знаю.
Кабинет философии расположился под косой стеклянной крышей. Ветер гонял по ней редкие листья, серые тучи не давали забыть, что наступила осень.
Не люблю этот период. Когда яркие цвета сменяются безликой серостью, чувствуешь себя раздавленным. Никакого второго дыхания не открывается, скорее перекрывается единственное.
Профессор Жардин в очках с узкими вытянутыми стеклами начала пару со знакомства, только нас она при этом не спрашивала.
— Вот ты, — тонкий черный кончик длинной ручки указал на Нэнси, — неуверенная в себе, закомплексованная, в глазах страх, ужас и паника. И сейчас трясешься. А ты, — ручка указала на Рюка, — вечно ищешь неприятности и точно их находишь. Все вы выглядите жалко.
Она с наигранным вздохом заняло свое кресло.
Мы точно не поладим.
Нэнси обхватила себя руками, видимо, чтобы меньше трястись.
— Не бери в голову, — шепнула я ей.
Робкая улыбка стала ответом.
— Что ты ее успокаиваешь?
Я обернулась на недовольный голос. Жардин сверлила во мне дыру сквозь очки.
— Ты у нас, я полагаю, заносчивая выскочка. Зеленые волосы… Когда ты в зеркало на себя смотрела? Наберут цирк уродов, смотреть противно.
Нэнси сбоку обронила короткий вздох.
Растерянность от поразительной наглости и бестактности преподавателя трансформировалась в жжение, кипение внутри.
— У вас нет права разговаривать со мной в таком тоне, оскорблять меня.
— У меня есть все права, в отличие от биомусора. Вас пустили в Университет Амока, будьте благодарны за это!
— Я требую извинений, — я встала, не собираясь сдаваться.
Вот оно — пресловутое превосходство сильного над более слабыми. Не заслуженно, а просто по факту занимаемого положения.
— Пошла вон, — палец указал мне на дверь.
Не тратя ни секунды на раздумье, подхватила сумку и покинула аудиторию.
Слушать ее две пары подряд после того, что она наговорила…
Злость бурлила внутри, делая движения резкими, отрывистыми. Пока я на грани, отнесу Малину крем. Он должен быть на парах, оставлю под дверью. Вряд ли кто-нибудь решит его украсть.
В нашем блоке стояла тишина. Впрочем…
Застыла по инерции напротив второй комнаты. Стоны?
Черт. В самом деле. Заняться им больше нечем, что ли?
Вернулась к движению и скрылась за своей дверью.
Фиф, лежа на кровати, опустила планшет. Нога, перекинутая через колено, покачивалась.
— Привет, — поздоровалась я, подходя к своей тумбочке.
— Привет, Кара.
Вроде обычный голос, но интуитивно не нравится.
— Ты не в универе ночевала?
— Нет, — я достала банку с кремом.
— А где? Мы волновались.
Остановилась посреди комнаты на пути к двери.
Глаза Фиф блестели настороженностью и чем-то затаенным. То ли обидой, то ли гневом. Каким образом я могла это вызвать?
— Что ты хочешь услышать, Фиф? — я обняла банку, прижала ее к животу.
— Просто интересуюсь. Не хочешь — не говори.