палочки кудесника-дирижера. Первые, сладчайшие звуки увертюры… О, Прага! Это вам не Вена, где свихнулись на «Женитьбе Фигаро».
О, Моцарт!
О, лейтенант Торвен! Бой идет, болван!..
Торвен мысленно приговорил себя к расстрелу и, опираясь на ружье, как на костыль, с невиданной резвостью подскочил к краю стены.
Tutto è tormento il resto,
E tutto è servitù…
Тело второго «потопельника» рухнуло прямо в отвратительное пятно. Задергалось, затрепыхалось скользкой медузой. Морячок пытался встать — без толку. Куда угодил шар моргенштерна? какие сокрушил кости? — гуманист по природе, Торвен целился бы в позвоночник. Но у князя могли быть иные предпочтения.
Тень!
Зануда закусил губу. Болванов из-под паруса и впрямь не стоит бояться. Но этих… Тварь вынырнула из мрака и молча, не издав ни звука, кинулась на князя. Тот почуял, обернулся, но тень мчалась слишком быстро…
Бах!
Дикий визг, полный боли и ненависти.
Андерс Эрстед управился с ружьем одной рукой, примостив изобретение Паули между зубцами стены. Вспышка выстрела сделала тайное — явным. Течет пена с клыков, дыбом встал гребень на черной спине, хвост лупит по ляжкам. Пуля не убила, но задержала хищника, подарив Волмонтовичу нужную секунду.
Князь отсалютовал моргенштерном, раскрутил вокруг себя «звезду» разбойного герцога, взвинтил ночь свистом…
Тени попятились.
Che avrei, se ancor perdessi
Le sole ore felici…
«Готов отринуть власти бремя прочь, дабы друзьям в тяжелый час помочь…» Перенеся вес на здоровую ногу, Торвен без особой спешки прицелился. Вот она, мишень, — несется, как сухопутный пироскаф британца Стефенсона, на всех парах.
Бах!
Визг, вой. Жаль, надежных разрывных пуль в наше время не изобрели.
— Браво, лейтенант!
Третий «потопельник» удался на диво резвым — нырнул под «звезду», упал на четвереньки, неуклюжей рысцой потрусил к спасительному причалу. Там родной парус, там можно тихо умереть… уснуть… видеть сны… Не в силах завернуть дезертира, гиена старалась любой ценой достать князя — извивалась по‑змеиному, прыгала, заходила сбоку. В лунном свете ее шкура казалась залитой кровью.
Увернувшись от клыков, Волмонтович бросился вдогон шведу.
Al merto, e alla virtù?
Del più sublime soglio…
Торвен даже не сумел определить, кому досталось первому. Кажется, все-таки гиене — разразилась лающим плачем, откатилась за статую Ольгера. Дезертир тоже лег в траву — вздрагивающая куча тряпья, из которой нелепо торчали сношенные бахилы.
«Отдыхай, свеон, — кивнул гуманист Зануда. — Завтра труповозку пришлем».
Все?
Ба-бах! — возразила аркебуза.
Сеньор-сержант бил в яблочко, верней, в бок хитрой твари, прыгнувшей на Волмонтовича из-за постамента. «От вам всем, нежить стокгольмская!» — ветеран огладил седые усы, подбоченился, по грудь высовываясь из-за зубца…
Щелк!
Знакомый выстрел: «Ментон» или «Гастинн-Ренетт»…
На этот раз стрелок-невидимка промаха не дал. Отставной сеньор-сержант Оге Ольсен кулем сполз на холодные камни галереи. Вместо рта, в обрамлении черных от крови усов, зияла дыра. Затылок старика разнесло в клочья. Подбежала Пин‑эр, опустилась на корточки, кончиками пальцев коснулась шеи. Прощай, верный сторож!
Кажется, победу начали праздновать слишком рано.
— Князь, назад! Возвращайтесь!..
Уцелевшая гиена скользила от берега, утонувшего в тумане. Тварь шла не одна. Перед ней двигался строй новобранцев. Сутулые спины, поникшие головы, ходьба зигзагом. Лиц не разглядишь, но оно и к лучшему. И по одежке не встретишь: тот — моряк, этот — в цивильном, который с краю — в нищенском рванье.
Трое… четверо… семеро…
— Князь!!!
Прыжок, другой. Руки князя вцепились в веревку. Он напоминал пирата, идущего на абордаж. Зубы закусили цепь славно послужившего моргенштерна — не брошу, приятель! Вместе бились, вместе уйдем…
Волмонтовича встретили аплодисментами. Зануда аплодировал громче всех. Bravo! Bravissimo! Виват, баритон! Князь церемонно раскланялся, взял оружие в руки, грохнул «звездой» о стену.
— И все-таки Моцарт, — заметил он, — не мое. Ольсен, старина… Ольсен!
Стоя над убитым стариком, князь поднял руку ко лбу, словно собираясь перекреститься. Раздумал — птицей, сбитой влет, рука упала вниз.
— Жалко дзяда… Ну, что у нас в итоге?
Торвен вздохнул: ария удалась на славу, в итоге же — пшик. Вместо двух «чучел» — десяток. Вот по кому прозекторская плачет. Велик улов у подлеца Нептуна! И серые тени при деле — суетятся, гонят очередное стадо на бойню…
Над ночным Эресунном ударил гром. Слепящая вспышка молнии рассекла туман, высветив и осажденных, и штурмующих. Луна шарахнулась прочь, защищаясь тучами.
— Панове, жизнь прекрасна! — с нарочитым оптимизмом воскликнул князь. — Пан зацный Филон — и вправду блазень. Навел хлопов-дохляков! Им разве что головами в дверь стучать…
— Нет, Казимир, — возразил Эрстед. — Вспомни Париж…
— Париж! Клянусь честью, Андерс… Нас больше не поймают. Париж! Ах, господа!..
Пусть недолга наша радость,
Мы лишь гости на земле…
Ответом ему был скрип — долгий, протяжный. Куплет из «Мраморной невесты» повис в сыром воздухе, пахнущем кровью и озоном. Еще ничего не понимая, но чуя беду, Зануда схватил ружье, проверил, заряжено ли…
Опять скрип — и тяжелый удар.
Первой сообразила Пин‑эр. Вскочила, схватила фитиль от аркебузы, махнула в сторону ворот — туда, где стоял принц Ольгер.
— Матка боска…
Пьедестал был пуст.
Каменная крошка усыпала траву, обозначая путь того, кто сошел с высот вечности на грешную землю. Ольгер, Мраморный Жених, услышал зов своей невесты. Тени вьюнами вертелись у ног его высочества — подталкивали, указывали путь, с нетерпением скакали, облизывая статую черными языками. Мрамор не спорил — шел. Не гнулись колени, гладкая поверхность змеилась трещинами; отпало, покатилось по земле навершие меча.
Принц Датский, сторож Эльсинора, спешил заменить убитого напарника.
— Ворота!
Выстрелы слились в один. Мрамор брызнул осколками, с глухим стуком упали на траву два пальца, отбитых пулей. Ольгер не дрогнул, не остановился. Ворота были уже рядом — на расстоянии каменного меча.
Тр-р-р-ресь!
Зануда печально вздохнул. Когда замок приводили в порядок, была идея восстановить настоящие ворота — двойные, с железной решеткой и подъемным мостом. С ними даже взбесившемуся камню пришлось бы повозиться. А с этой пустяковиной… Створки, хоть и обитые железом, капитулировали. Сорванный засов упал на землю.
Ольгер вступил в Эльсинор.
— Колокол! Лейтенант, колокол!
Торвен кивнул, примериваясь, как удобнее доковылять до медного раритета — и вдруг замер. Прежняя мысль вернулась, обожгла. Колокол с корабля-утопленника. Кого он может позвать? Чушь, конечно, мистика и суеверие…
А эти, внизу, простите — кто?!
— Полковник… Связь материи с энергией… Наш колокол — с «Вазы»!..
Не договорил, прикусил язык — поздно. Волмонтович, пожалев инвалида, подбежал, схватился за веревку. Торвен без всякой нужды зажмурился.
Бом-м! Бом-м-м-м!
Гудит мертвяк, старается. Mortos voco! Мертвых зову!
— Уходим! — Эрстед забросил за плечо бесполезное ружье. — Но сначала…
Всплеснули полы халата. Скользнула