плотно прилегавший к коже, с металлической перемычкой, проходящей между ног: она также прилегала очень плотно, а для телесных выделений в ней имелись две узкие щели, снабженные острыми «зубами». Женщина в «поясе целомудрия» не могла мыть свои половые органы и обречена была постоянно вонять, поскольку ее моча, менструальные выделения и содержимое кишечника задерживались и оставались на железной перемычке. Кроме того, в этой конструкции было очень сложно передвигаться, так что ее употребление никогда не становилось повсеместным. Однако о распространенности интереса к механизмам генитального контроля можно судить по тому, какую внезапную славу обрел в Средние века мэр Падуи, который изобрел пояс новой конструкции, скрывавший всю нижнюю часть туловища женщины. Даже в XVI веке аббат Брантом упоминает о скобяных лавках, где выставлялся на продажу «десяток поясов для взнуздания женских частей»; и археологические раскопки, особенно в Германии, показывают, что женщины в самом деле были хорошо знакомы с этими пыточными конструкциями[175].
Генитальный контроль в такой форме появился на Западе достаточно поздно; но на Востоке он был известен с незапамятных времен. Первое, что делал с новой рабыней любой рабовладелец – скреплял ей большие половые губы одним или несколькими кольцами, дабы избежать нежелательной беременности и не допустить, чтобы его собственностью пользовались без его ведома. Рабыни, терпящие от хозяев двойной гнет, были особенно уязвимы для форм генитального контроля, уже почти неотличимых от изнасилования и пыток, о чем свидетельствует такой рассказ: «В гаремах Судана после дефлорации своим хозяином женщин… оберегали от похоти евнухов при помощи толстой бамбуковой палки двенадцати дюймов в длину, на треть вдвинутой в вагину и пристегнутой к талии и бедрам, с шерстяным лоскутом спереди, прикрывающим вульву»[176]. Патриархальные религии внесли сюда лишь одно новшество: распространили самые суровые методы контроля на всех женщин с помощью техники, выдающей вполне сознательную решимость разобраться с «проблемой» женской сексуальности, попросту ее уничтожив.
Уродование женских гениталий
Как и в случае с «поясом целомудрия», подлинная суть этой практики затемнена более известным названием «женское обрезание». В реальности это уродование женщин, включающее в себя полную ампутацию всех наружных половых органов, не имеет никакого сходства с удалением мужской крайней плоти. Операции на женских гениталиях, вместе с ростом ислама распространившиеся по всему Ближнему Востоку, а затем и по исламской Африке, где продолжаются по сей день, столь отвратительны, что их существование можно объяснить лишь общим и тотальным непониманием, о чем речь[177].
Вот факты. На церемонии, куда допускаются только женщины, традиционная исполнительница этой функции, «обрезательница», распевая: «Аллах велик, и Мухаммед пророк его; да оградит нас Аллах от всякого зла», оперирует девочку в возрасте от пяти до восьми лет заостренным камнем, стальным лезвием или осколком стекла. На первой стадии она отрезает целиком клитор и его оболочку, затем выскабливает малые половые губы; за ними идет большая часть плоти с внутренней стороны больших половых губ. Оставшиеся лоскуты кожи она стягивает вместе и скрепляет колючками, таким образом закрывая вход во влагалище; чтобы оставить маленькое отверстие, необходимое для вывода мочи и менструальной крови, между губами вставляется небольшая щепка или камышинка. Когда все кончено, девочке крепко связывают ноги от бедер до лодыжек и оставляют так на сорок дней, чтобы сшитая кожа срослась и раны не открывались. Все это время девочка находится в полном сознании; ее держат родственницы.
Последствия этой процедуры, которую, как правило, проводит пожилая женщина со слабым зрением и нетвердой рукой на полу скудно освещенного шатра или грязной хижины, легко себе представить: обильное кровотечение, инфицирование, ранения уретры, мочевого пузыря или ануса, абсцессы вульвы, недержание мочи. Профессиональные врачи привлекаются лишь в случае, если шрамы на вульве мешают девочке ходить. В дальнейшем такие женщины страдают от задержек менструальной крови (один французский военный врач оперировал шестнадцатилетнюю девушку из Джибути и выкачал из нее три-четыре литра черных, разложившихся менструальных выделений), бесплодия, сильных болей во время совокупления и родов.
Последнее, строго говоря, является сознательной целью этой операции: смысл сшивания влагалища («инфибуляция» – таким ученым словом называют это те, кто никогда этого не испытывал) в том, чтобы сделать женщину неспособной принять член. Один исследователь описал ритуал брачной ночи в Сомали: предварительно избив молодую жену кожаным хлыстом, муж «вскрывает» ее ножом. После этого он «совокупляется с ней непрерывно следующие три дня»:
Этот «труд» он предпринимает, чтобы «проделать вход» – помешать ране снова закрыться… Наутро после брачной ночи муж вешает на плечо окровавленный кинжал и отправляется гулять по деревне, вызывая всеобщее восхищение; жена же остается в постели и старается как можно меньше двигаться, чтобы держать рану открытой[178].
Если за соитием следует беременность, женщине требуется новая операция такого же примитивного свойства, чтобы открыть влагалище пошире: ведь в первую рану не пролезет ничего крупнее пениса. Впрочем, в идеале она должна обойтись без этого и родить «естественным» путем, несмотря на разрывы в промежности. Если же ее приходится распороть, чтобы выпустить ребенка, сразу после родов ее зашивают заново. Учитывая высокий уровень рождаемости и детской смертности, эти манипуляции могут повторяться дюжину раз или даже больше.
Окончательное решение
Ампутация гениталий была и остается страшной, но локальной практикой. Но предельное насилие над женщинами – убийство – не привязано ни к месту, ни ко времени. При патриархате родиться женщиной означало приговор к пожизненному заключению, но не все отбывали его до конца: в те мрачные времена это нередко было смертным приговором. Дело в том, что убийство новорожденных девочек носило характер пандемии. Со времен первых письменных источников и до наших дней в Индии, Китае, арабских странах, везде от Марокко до Шанхая было чрезвычайно опасно рождаться девочкой. В дореволюционном Китае в течение тысячелетий подготовка к родам включала в себя установку рядом с постелью роженицы ящика, доверху наполненного пеплом: в нем следовало сразу похоронить младенца, если он окажется женского пола. В Индии методы убийства новорожденных девочек были весьма изобретательны и различались от местности к местности: девочек душили, травили, топили в море, бросали в джунглях, скармливали акулам в виде жертвоприношения или топили в молоке с молитвой, чтобы девочка родилась еще раз, мальчиком. В сравнительно недавние времена, в 1808 году, британская политическая комиссия обнаружила во всем княжестве Кач лишь с полдюжины домов, отцы в которых не убили при рождении всех своих дочерей[179].
В каждом случае жертва умирала по приказу своего отца: ведь иного будущего, кроме брака и материнства, для нее не существовало, а значит, отцу предстояло разориться на приданое, если он сможет выдать дочь замуж, и терпеть позор, если не сможет. Но одни лишь высокие расходы на приданое не могут объяснить эту пандемию убийств, в которой дочери погибали за грехи матерей, а воспроизводство себе подобных превращалось для женщины в труд мучительный в самом жестоком смысле – ибо он был еще и напрасен. Дочерей убивали в ходе спланированной многолетней кампании по уменьшению в мире числа женщин; перед лицом этих систематических массовых убийств блеяние патриархов о расходах на приданое и лишних ртах выглядит откровенным поиском оправданий. Это понимали уже в те времена, о чем свидетельствуют такие строки Корана:
Когда померкнет солнце…И когда девочка, похороненная заживо, будет спрошена,За какое преступление ее предали смерти…Тогда каждая душа узнает, что она сделала[180].
Патриархи стеной встали на пути права женщины явиться в этот мир – и взяли на себя право решать, когда ей уйти. Почти в любой стране мира мужчина был господином, опекуном и единственным судьей своих подданных-женщин, не имевших ни права апелляции, ни возможности побега. История сохранила лишь самые скудные сведения о миллионах женщин, погибших от кулаков, сапог, плетей и дубин своих мужчин. Не защищало и высокое общественное положение: даже царская кровь не спасла русскую княжну Долгорукую, которую ее муж, Иван IV (Грозный) приказал утопить за то, что она не удовлетворяла его в постели.
Эту технику избавления от жен Иван позаимствовал у своего соседа, султана Османской империи, где нежеланных женщин традиционно зашивали в мешок с грузом и топили в Босфоре[181]. Женщины были расходным материалом, и даже на Западе, гордящемся своей христианской моралью и превосходством над «похотливыми турками», ценность женщин вплоть до Нового времени оставалась невысока. Кроме того, женщина теряла всякую ценность,