мог бы спрятаться?
В прищуренных глазах принца появляется смертельный холод.
– Ты этого не сделаешь.
Я сладенько улыбаюсь.
– Конечно, не сделаю. Так же, как и ты не станешь распускать обо мне слухи при дворе, не так ли?
– Чего ты от меня хочешь, леди Зера? – рычит он. – Золота? Драгоценностей? Власти?
Вот теперь я наконец вижу что-то – подлинное чувство. Я достучалась до него, поцарапала царственную броню. Больше никакой заносчивости и фальшивых улыбок. Что-то в его взгляде – пристальном, словно у голодного ястреба во время охоты, – не позволяет мне соврать. А я вру всем и каждому. Но сейчас мои язык и разум отказываются это делать. Неужели глубоко внутри я сожалею о том, что собираюсь с ним сотворить? Сожалею о том, что знаю его будущее в отличие от него самого? Жалость опасна. Дикая кошка не жалеет свою добычу.
Я нахожу слабое утешение в том, что моя ложь одновременно является правдой. Самая искренняя улыбка растягивает мои губы.
– Мне нужно лишь твое сердце, мой принц.
И’шеннрия рядом со мной неподвижна и бледна. Подземник приподнимает одну тонкую серую бровь. Принц Люсьен, не моргая, изучает мое лицо. Голая правда повисает в воздухе, чересчур слепяще. Надо бы приглушить яркость.
– О! – хлопнув в ладоши, добавляю я. – Ну и одно-два платья не помешают. Я страшно охоча до красивых платьев.
– Жаль тебя разочаровывать, – наконец отвечает Люсьен, – но у меня нет сердца, которое я мог бы вручить.
– Странно. Готова поклясться, что у тех, кто дарит попрошайкам золотые часы, сердца в наличии, и без единой трещинки.
Взгляд И’шеннрии мечется между ним и мной, принц смеется. Сердце, гоняющее по венам кровь, дарующее ему дыхание, – сердце, позволяющее ему вот так насмехаться, именно оно-то мне и нужно. Нечто вроде изумленного интереса растапливает окаменевший взгляд принца, стирая внешнюю жесткость и колючесть, но все прекращается с появлением в дверном проеме нового человека. В одно мгновение Люсьен отодвигается от меня, его придворные рефлексы срабатывают быстрее моих.
– Что все это значит, ваше высочество? – Мы с И’шеннрией отмечаем появление эрцгерцога Гавика легким поклоном. Принц и вовсе воздерживается от приветствий. – Свидание с глазу на глаз с леди Зерой? Вы уже выбрали себе Невесту? Впечатляюще. Я думал, вы более разборчивы в таких вопросах.
Как ловко он оскорбил нас обоих, и все же я изо всех сил стараюсь выглядеть глупой и ничего не понимающей. Чем глупее я буду казаться Гавику, тем больше мне сойдет с рук. После слов Гавика лицо принца Люсьена мгновенно меняется. Тепло и веселье резко испаряются, остается лишь царственная маска.
– Не помню, чтобы спрашивал вашего мнения относительно выбора будущей жены, – замечает Люсьен.
– Конечно, не спрашивали. Но ваш отец просил меня проследить за этим Приветствием, – перебивает Гавик, перебирая двумя пальцами свою серебряную мантию. – Учитывая, что последние три вас слишком… разочаровали.
Принц и эрцгерцог в полной тишине меряются взглядами. Знаю, что должна быть почтительной с Гавиком, но не могу выбросить из головы воспоминание о том, как он приказывает «очистить» того мальчика. Мне стоит невероятных усилий сдерживать желание поглумиться над ним.
– Ваши Милости, прошу, – слова И’шеннрии доносятся со стороны, гладкие, как свежие сливки. – Сердце моей племянницы будет разбито, если вы внушите ей ложную надежду на чувства принца. Давайте сохранять нейтралитет до объявления в Зеленалий, хорошо?
Гавик неохотно переводит подернутый пеленой взгляд с Люсьена, на И’шеннрию, и на этот раз в его глазах – ядовитое презрение.
– В самом деле. Планирует ли ваша светлость прийти на этой неделе на благословение? Давненько не видел вас в храме.
Бровь И’шеннрии слегка подергивается. Такое я видела в последние несколько дней каждый раз, когда делала что-то не так.
– Я путешествовала, чтобы вернуть племянницу, ваша милость.
– Понимаю. И тем не менее мои стражи из Северной Рощи сообщили, что вы проехали через город в середине недели, не осенив себя благословением.
Излом брови И’шеннрии становится острее.
– Уверена, Кавар, в Его бесконечной доброте и мудрости, простит женщине, потерявшей всю свою семью, некоторую торопливость в поисках последнего живого родственника.
– Возможно, Он простит, – соглашается Гавик. – Но смертный вроде меня, осознающий вашу наследственную склонность к ереси, не станет.
– Вы слишком быстро забыли, каково это – потерять того, кто дорог твоему сердцу, эрцгерцог, – холодно замечает принц.
Гавик переводит на него взгляд.
– Я никогда не забывал, ваше высочество. Ни разу за пятьдесят восемь лет.
Между ними тремя словно натягивается тугая струна, опасная, и острая, и уходящая корнями в мрачную историю, что мне неизвестна.
Фишер подгоняет карету к подножию лестницы, и я вижу в этом шанс на побег.
– Тетушка, я ужасно устала, – заявляю я максимально плаксивым и избалованным голосом. – Мы можем поехать домой прямо сейчас?
Напряжение трещит по швам. И’шеннрия приносит свои извинения, и мы раскланиваемся. Я успеваю в последний раз обернуться и ухмыльнуться принцу Люсьену из-за плеча. В карете можно наконец отдохнуть, перестать притворяться несведущей и пустоголовой дурочкой. Пока карета отъезжает от дворца, И’шеннрия сохраняет молчание, а я разглядываю величественные фонтаны, и мысли бурлят во мне, как вода в этих рукотворных оазисах.
Из всех возможных аристократов Шорох просто обязан был оказаться принцем. Ну конечно. Судьба никогда не упускала возможности подкинуть мне побольше навоза под ноги, и этот раз не стал исключением. Шорох мог быть кем угодно – кем-то безобидным, кем-то без мишени, нарисованной на спине. Потенциальным другом, а не врагом. Равным, а не преследуемой жертвой.
Когда о дворце вдалеке напоминает лишь белое сияние за деревьями, у И’шеннрии вырывается вздох.
– Никогда не думала, что скажу это, – она смотрит на меня, – но я благодарна тебе, Зера.
– За что?
– За то, что избавила меня от того человека, – отвечает она.
Я вздыхаю.
– Вам не нравится эрцгерцог? Из-за его омерзительного поведения или склонности к геноциду?
И’шеннрия усмехается.
– И то и другое, и даже больше. Никто при дворе его не любит. Лишь притворяются, поскольку считают, что должны.
– Но ведь вы Гавику тоже не нравитесь.
– Несомненно. – И’шеннрия нервно теребит рукав. – Поскольку когда-то мой род поклонялся богу, которого он ненавидит.
– И это все? А выглядит так, словно дело не только в религиозных распрях.
Она молчит, а затем хмыкает.
– Я хорошо тебя подготовила, не так ли?
По дороге к особняку И’шеннрия больше не произносит ни слова, и я не давлю. У нее тот же отсутствующий взгляд, которым она смотрит на портрет мужа, – погруженный в прошлое. Я не настолько жестока, чтобы лишать женщину, прошедшую через столь многое, последней тихой гавани