Скромная девочка-медсестричка из провинции удачно выходит замуж – по любви, да еще и за богатого москвича. Одинокие мужчина и женщина – соседи и когдатошние сокурсники – по воле автора и сайта «Одноклассники.ру» влюбляются друг в друга в лифте. Подтекающий кухонный кран становится причиной буйного помешательства скромного литератора. Истории, происходящие сегодня, перемежаются с воспоминаниями детства и юности, а те в свою очередь – с фантазиями и лирическими отступлениями. Неторопливое и плавное повествование приходит своим чередом к развязке – неожиданной и красивой, однако же как будто не слишком обязательной: и без этой эффектной точки всё было неплохо.
Именно это ощущение – «всё неплохо» – и является маркером, отличающим прозу Зайончковского от подавляющего большинства других современных романов. Возделывая крошечную незанятую делянку между идиотским оптимизмом массового чтива и надрывной серьезностью масштабной нежанровой прозы, Зайончковский ухитряется создать мир реалистичный и узнаваемый, но при этом светлый, надежный и обустроенный. Мир, в котором, в полном соответствии с заглавием романа, счастье действительно возможно.
Самый простой способ объяснить очарование книг Зайончковского – объявить их исключительно созвучными сегодняшнему дню с его приметами «нового застоя» и едва ли не на государственном уровне санкционированным возвеличиванием частной, «маленькой» жизни. В самом деле, «Счастье возможно» – текст в этом смысле образцовый: не будучи ни сентиментальным, ни лживым, он в то же время помогает принять (и по возможности полюбить) окружающую действительность такой, какая она есть. Однако подобное объяснение будет, безусловно, слишком узким и однобоким. Психотерапевтический эффект от прозы Зайончковского куда шире и глубже. Автор романа «Счастье возможно» не просто позволяет читателю без слезливого умиления, но и без внутреннего протеста обжиться в сегодняшнем мире. Он адаптирует его к любой внешней реальности, позволяя даже в самой агрессивной среде разглядеть тепло, свет и любовь. А поскольку среда у нас, как показывает опыт, практически всегда агрессивная – независимо от конкретных исторических реалий, навык это поистине бесценный.
Загул
[57]
Семь лет назад, когда Олег Зайончковский прогремел своим дебютным сборником рассказов «Сергеев и городок», его проза казалась долгожданным глотком свежего воздуха, а сам он – едва ли не единственным в нашей словесности человеком, умеющим смотреть на реальность светло и позитивно, ничуть ее при этом не идеализируя и не приукрашивая. К выходу первого крупного романа «Петрович» годом позже о Зайончковском уже говорили как об одном из самых многообещающих писателей современности. По поводу следующей его большой книги – «Счастье возможно», опубликованной в 2009-м, – в читательских и критических отзывах, всё еще по большей части благожелательных, зазвучали первые нетерпеливые нотки: роман был, конечно, неплох, однако заведомо не дотягивал не только до уровня щедрых авансов, выданных Зайончковскому публикой, но даже до класса ранних его вещей.
В этом ряду новый текст писателя «Загул» – первое серьезное и вполне однозначное разочарование. Не лишенное известной прелести (как и всё, что выходит из-под пера Зайончковского), но в целом в высшей степени огорчительное.
После непродолжительных столичных гастролей (действие романа «Счастье возможно» разворачивалось в Москве) герои Зайончковского вновь возвращаются на свою историческую родину – в подмосковный городок Хотьково, где дымит химический завод, протекает тихая мутноватая речка, обитают персонажи «Петровича» и «Сергеева», а главное, многие годы проживает сам писатель Зайончковский. Герой «Загула» Игорь Нефедов – любящий муж, недурной специалист и вообще приличный человек – по дороге домой с завода встречает друга детства и отправляется выпить с ним по глоточку «Агдама» на ближайший стадион. С этого невинного на первый взгляд поступка начинается упругая цепочка событий, через запой, длинные флэшбэки, бесцельные шатания по Москве и иные увлекательные приключения ведущая Нефедова к находке загадочной рукописи писателя-классика Почечуева и триумфальному возвращению в лоно семьи.
Очевидно, задавшись целью сделать свой роман максимально привлекательным с точки зрения рынка, Зайончковский укомплектовывает его деталями, имеющими репутацию кассовых. Будет в «Загуле» и настоящая мужская дружба, и пара трупов (не очень страшных – залитых скорее клюквенным соком, чем настоящей кровью), и злодей в черной бороде, и капля эротики, и лиричные воспоминания о советском прошлом, и, собственно, древний утраченный манускрипт. Однако того, за что читатель полюбил Зайончковского изначально – фирменного светлого и прямого взгляда на мир, не стыдного и не пошлого оптимизма, а главное, уникальной способности показать окружающую действительность одновременно узнаваемой и бесконечно уютной, – всего этого в «Загуле», увы, будет до обидного мало.
Нет, конечно, если, как воду из ушей, вытрясти из романа всю псевдокоммерческую невнятицу (неумелую, откровенную, а оттого особенно беспомощную), в нем всё равно останется достаточно той самой чудесной текстуальной субстанции – золотистой, струящейся, неуловимой и ни на что не похожей, – которая составляет славу Зайончковского и за которую ему, в общем, по-прежнему можно простить всё что угодно. Но слой ее уже драматически тонок и, похоже, в дальнейшем обещает лишь утончаться.
Роман Сенчин
Информация
[58]
Представители так называемого офисного планктона или, чуть нежнее, офисной интеллигенции чем дальше, тем прочнее закрепляют за собой статус своеобразного социального мейнстрима – эдаких центральных героев нашего времени. Они недурно образованны и достаточно молоды, они ходят в кино, кафе и на митинги, большую часть дня проводят за компьютером, ведут блоги… А еще они берут ипотечные кредиты, ездят на выходные в Прагу и на Новый год – в Таиланд, фотографируют «на зеркалки», а главное – окружают нас со всех сторон. Эта обманчивая близость и вполне реальная многочисленность создает у некоторых литераторов ощущение, что писать про офисных сидельцев легко, что вся их жизнь понятна и прозрачна, а потому может послужить универсальной «оберткой» для любого сюжета. Чего про них особо знать-то? Слава богу, не марсиане и даже не австралийские аборигены.
Опыт Романа Сенчина – автора нашумевших «Елтышевых» – показывает, насколько эта точка зрения ошибочна. Его роман «Информация», повествующий о жизни клерков, в том, что касается фактов, представляет собой пестрое собрание ошибок, курьезов и стереотипов. Похоже, офисных работников писатель видел только в кино, причем не нашем, а американском, и не в кинотеатре (где еще хоть что-то можно разглядеть), а по телевизору с диагональю двенадцать дюймов. Хуже того – прежде чем наградить своего героя романтичной профессией «медиабайер», автор не потрудился даже в самых общих чертах выяснить, чем занимается этот загадочный специалист. Как результат, сенчинские герои слушают не ту музыку, ужинают не в тех ресторанах, не так говорят и одеваются, ездят не на тех машинах, не так тратят деньги, а на работе либо «тупят в монитор», либо проводят какие-то загадочные «переговоры», создавая в читателе острейшее чувство подделки.
Именно эта постоянная «липа» заставляет и к самой истории главного героя относиться с изрядной долей недоверия – если автор так небрежен в деталях, может, он и к главному своему предмету – движению человеческой души – подходит с той же приблизительностью? Впрочем, похоже, это обвинение с Сенчина всё же следует снять: при всей картонности антуража, изнутри его герой – живой, теплый и настоящий, с настоящими же переживаниями, страстями и страхами.
Собственно, основной сюжет написанного от первого лица романа представляет собой историю жизненного краха благополучного человека. Узнав об измене жены, он напивается, засыпает на морозе и едва не становится инвалидом. Покупает в кредит квартиру – и оказывается втянут в бесконечную тяжбу с бывшим владельцем. Приобретает машину – и тут же лишается прав. Пытается наладить отношения с женщинами – и немедленно напарывается сначала на высокодуховную «динаму», а после – на откровенную психопатку. Едет в командировку на Кавказ (вопрос, что делать в Дагестане московскому медиабайеру, оставим на совести Сенчина) – и привозит оттуда несколько новых врагов, жаждущих от него не то денег, не то крови. Жизнь рушится по всем фронтам, а за каждым следующим поворотом (как зловеще намекает нам при любой возможности сам герой) его ждет лишь новая беда. Полнейшая безысходность становится для него нормой жизни, а запой – единственным средством борьбы с драматическим отсутствием просвета на горизонте. То ли дело в юности, когда герой жил в тихом городке на Волге, запоем читал Селина и другую бунтарскую литературу, верил в светлые идеалы и с нетерпением ждал мировой революции…