— Так что? — спросил Мурон.
— Так это, мне не в чем, — нерешительно сказал Сорби.
— Ерунда! — махнул рукой Мурон. — Нам тоже не в чем. Правда, Лойна?
Девушка не ответила, но стала совсем пунцовой.
— Нет, — старательно не глядя на неё, замотал головой Сорби, — не пойду. Не хочу, и вообще, я рыбу ловлю.
— Как знаешь, — ответил Мурон. — А мы пойдём.
Он подхватил Лойну под руку и потащил вверх по склону. Сорби смотрел им вслед, смотрел снизу вверх, и ругал себя последними словами. Как же так? Почему он такой дурак? Она не против искупаться без всего, она пришла сюда вместе с Муроном, значит, она знала и была готова, а он отказался! Почему он такой нерешительный? Почему он всегда отступает? Вот ведь, только руку протяни, только скажи «Да!», и всё сразу сложится!
«Я с вами!», — хотел закричать Сорби, но опять не решился. Длинные, гладкие ноги Лойны мелькнули на самом верху обрыва и пропали. Стало так обидно, что в горле запершило, и Сорби чуть не расплакался. Потом вспомнил, что углядел в последний миг, глядя на Лойну снизу вверх. Под платьем у девушки был купальник, яркий красный купальник. То-то он был бы дурак, если бы отправился с ними! Ну и ладно.
Сорби повернулся к реке и тут же, оскальзываясь, рванул к удочке, потому что сторожок бешено раскачивался, а леска резала воду. Сорби схватил удилище и… то ли от неожиданности, то ли от нервов, но ошибся, слишком резко потянул на себя!.. На миг показалось, что крючок зацепился за камень, потом в ладони ударило… и леска обвисла.
Ушла… Ругаясь сквозь зубы, Сорби выбрал леску. Крючок оказался на месте, а вот наживка пропала. Рыбина сорвала слизня и ушла. Рыбина ушла. Но может и вернуться!
Сорби мигом забыл и про Лойну, и про Мурона. Он бережно очистил очередного слизенька от раковины и насадил на крючок. Стоило наживке опуститься на дно, как почти сразу последовал удар! Теперь Сорби не торопился, всё сделал как положено, и скоро на траве перед ним билась крупная, почти в две ладони длиной желтобрюшка. Сорби выдохнул: ну, всё, домой не пустой придёт, а с добычей. Мать всплеснёт руками, а отец улыбнётся в поседевшие усы. Потом мама затеет готовку и состряпает рыбный пирог. Интересно, хватит такой желтобрюшки на пирог?
Мысли шустрыми белками скакали в голове, а руки делали дело. Скоро вторая желтобрюшка отправилась в сетку, за нею третья, помельче, а с четвёртой пришлось повозиться. Никогда ещё Сорбиу не доводилось вываживать такую рыбу, он не мог себе даже представить, что желтобрюшки такой величины водятся в их речке!
Всё когда-то кончается. То ли время клёва прошло, то ли борьба с последней добычей распугала остальную рыбу, но клёв прекратился, как отрезало. Сорби сделал ещё один заброс, посидел, упершись взглядом в неподвижный сторожок, и принялся собираться. Всё хорошо в меру, и ни к чему гневить Великого Тритона жадностью. Поймал он довольно, куда больше?
Сорби достал сетку с рыбой из воды. Ого, неплохо!
— Везунчик ты.
Сорби обернулся. На берегу, катая во рту травину, сидел Мурон.
— Да, повезло, — сказал Сорби, качая улов в руке.
— Я не об этом. — Мурон сплюнул травину, поднялся.
— Не понимаю, — неопределенно повел подбородком Сорби. — Мне кажется, это ты везучий. Вон какую рыбку себе отхватил.
— Ты не только везунчик, но и дурак, — мрачно сказал Мурон.
— Чего это? — удивился Сорби.
— Она тебя искала, — сказал Мурон. — Познакомь, говорит, с Сорби, да познакомь. А ты… Эх!
— Так вы… не пошли купаться? — проговорил Сорби.
— Как есть дурак, — ответил Мурон. — Зачем я ей нужен? Она такая, такая… — он махнул рукой, повернулся и полез вверх по склону. Сорби остался стоять, открыв рот, потом спохватился:
— Ты мог хотя бы намекнуть!
— Точно, дурак, — не оборачиваясь, бросил Мурон.
Тритон и все тритонята, что он имел в виду? Всю дорогу домой Сорби ломал голову и не мог понять, почему он дурак? Ну, скажите, почему? Он с этой Лойной не разговаривал никогда, никаких намёков она не давала, всегда выглядела неприступной, гордячкой даже! Откуда он мог знать, что она?.. Хотел быть благородным, другу не переходить дорогу, а оказался дурак? Вот и пойми после этого женщин! Но всё равно, домой шёл радостный. Хороший улов, никогда такого не приносил, то-то мать обрадуется! Она любит тушёную жёлтобрюшку, да в подливе из земляных бобов…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Едва открыл дверь в родительский дом, понял: что-то не так. Отец глядел угрюмо и при этом как-то растерянно, а у матери были красные глаза, словно она недавно плакала.
— Мама, папа! — кинулся к родителям Сорби. — Что случилось?
— Хорошая рыбка, — сказала мама, забирая у него сеть, — пироги будут.
Сказала печально, не радуясь его добыче.
— Мама, — не понимая, в чём дело, и оттого обижаясь, заговорил Сорби, — я для тебя старался, что случилось? Я же вижу, случилось что-то. С отцом поссорились? Из-за меня?!
— На, читай. — Отец, насупившись, подал ему хрустящий голубой конверт с золотой окантовкой. — Когда заявку посылал? Почему нас не спросил? Почему не посоветовался? Так не делается.
Он закашлялся и отвернулся.
Золото на голубом — цвета лардийского расчислительного училища! Сорби уже и позабыл, что отсылал им заявление. Как раз после зимних испытаний это было. Времени прошло — ого, почти полгода! Решил: раз не ответили, то и не приняли, и выкинул из головы. Жалко было расставаться с надеждой, он любил расчисления, и на занятиях хвалили, но что поделаешь. А тут — вот…
Дрожащими от волнения руками Сорби вскрыл конверт. Не надорвал, не нарушил красоту — отметил мимоходом. Внутри оказался лист плотной голубоватой бумаги с золотым вензелем — перекрещенные перо и счёты — в правом верхнем углу.
— «Уважаемый Сорби Гуан», — начал он.
Мать бросила взгляд на отца, а тот коротко покачал головой.
— «Извещаем, что Вы приняты на инструментальное отделение Лардийского Высшего Расчислительного училища имени мастера Ругола». — Он с восторгом посмотрел на родителей. — Меня приняли, слышите? Приняли! «Вам надлежит прибыть… с собой иметь… Подписи: Ректор Фрок Гаспиа, секретарь Туа Туама». Мама, папа! Почему вы не рады?! Меня ведь… приняли…
Они были печальны.
— Я не понимаю, — закончил почти шёпотом.
— Ладно, не думай об этом, — сказал отец. Он подошёл и обнял сына, и Сорби впервые за долгие месяцы даже не попробовал отстраниться. Внезапно он почувствовал себя маленьким ребёнком. Когда-то давно, в детстве, когда маленький Сорби был обижен или у него что-то не получалось, отец подходил и так же, как и сейчас, прижимал к себе, и мальчик успокаивался, зная: папа надёжен как скала, всё будет хорошо.
— Иди, перекуси и отдыхай, — сказала мать. — Всю ночь не спал ведь.
— Ага…
Сорби зевнул. Он наскоро умылся, выпил чашку отвара с пирожком и поплёлся к себе. Глаза слипались. Наверное, он заснёт, не добравшись до постели. Вот будет смеху, если он уснёт сидя, забыв снять штаны!..
Но сон не приходил. Сорби вертелся так и эдак, мысли сменяли одна другую: как это будет? Где взять денег на поездку, ведь в письме ничего не написано про то, что стоит доехать до Группий-Норса? Он вскочил, перечитал письмо ещё раз, уже внимательнее, и обнаружил в самом конце приписку: «Это письмо служит проездным документом. Не потеряйте его!». Вот как… Его не только пригласили учиться, даже дорогу взяли на себя! Интересно, будут ли его в дороге кормить? Лардия не близко, полтора дня пути. Ничего, это не долго, он согласен поголодать. Потом Сорби подумал, что мама ни за что не отпустит его без припасов. Конечно, как он мог забыть об этом! И всё же, почему они так расстроены? Он уже уезжал из дома, однажды отсутствовал целых двадцать дней. Они были в походе, лазали по горам, а это гораздо опаснее, чем обычная поездка по стальному пути. Что не так?
Всё же бессонная ночь взяла своё. Сорби согрелся и заснул, и разбудил его сногсшибательный дух печёной жёлтобрюшки. Пирог! Открытый, с подливой, всё так, как он любит!