Замер в ожидании. Ректор представил, как на станции дальнослуха зажужжали моторы, защёлкали реле. Или там тоже уже стоит Расчислитель? Это было бы неожиданно. Но неважно, потому что жрец дождался ответа — и заговорил на гортанном тайном языке Храма.
Ректор не дрогнул лицом. Не в его интересах развеивать заблуждения жрецов. Склонны считать свой язык тайным — пусть их. Стальная лента в стене движется, записывает звуки. Потом, если потребуется, Гур Угон потребует расшифровку этого разговора.
Нижний придавил рычаг и положил наушник.
— Ничтожнейший даёт разрешение, — сказал он. — Наблюдайте, изучайте. Любую новость я должен узнать первым. Мой номер — шесть-двадцать четыре — урмал. В любое время дня и ночи, ректор. В любое время.
Он коротко кивнул и вышел.
Не успели стихнуть его шаги в галерее, как в кабинет ректора вбежал Гаспиа:
— Он пропал, ректор! — вместо приветствия выпалил он. — Совсем пропал!
— Кто? — не понял Гур Угон.
— Свет!
— Какой… — начал ректор, и тут смысл сказанных слов дошёл до его сознания. — И что там теперь?
— Темнота, — развёл руками Гаспиа.
— Стена с прожилками? — переспросил Гур Угон.
— Нет, господин ректор, там тёмное пятно…
— Так что же ты молчишь?! — закричал ректор. — Свет пропал да свет пропал! Но ведь что-то появилось? Оказывается, темнота! Светопись идёт?
— Постоянно, — доложил Гаспиа.
— Как только листы просохнут, сразу ко мне. Все, что готовы, — сдерживая себя, чтобы не закричать снова, распорядился Гур Угон. — Понятно, Гаспиа?
Помощник просветлел лицом.
— Будет исполнено, господин ректор, — отрапортовал он и выскочил за дверь.
Гур Угон с минуту смотрел ему вслед. Не ошибся ли он, сделав этого человека своим помощником? Работоспособен, усидчив, исполнителен, но совершенно безынициативен! К чему были все эти крики? Он, Гур Угон, что, в силах вернуть пропавший свет? Гаспиа должен был прийти сюда с готовыми светописными листами. Час — полтора ничего не значат. Ну пропал, ну и что? Господин ректор, видимо, с ходу предложит три — четыре нетривиальных гипотезы? Так, надо думать, полагает болван Гаспиа? Не зная ничего, кроме самого факта, что света нет. И как ему теперь обедать? Ведь кусок в горло не полезет! О Тритон, с кем приходится работать…
Пожелав Гаспиа всяческих несчастий и отведя, тем самым, душу, Гур Угон спустился в академическую ресторацию, где и перекусил. К его радостному удивлению, аппетит не пропал, а даже усилился, и после обеда ректор вернулся в свой кабинет в хорошем настроении, изрядно, впрочем, поправленном старым вином, которое оставил ему Нижний. Жрец знал толк в выпивке.
Свежие, ещё горячие листы ждали ректора на рабочем столе. Тут же, с видом сосредоточенным и занятым, уткнув в светописную бумагу взгляд, сидел Гаспиа. Завидя ректора, он вскочил, освобождая место, и доложил:
— Здесь несколько минут до и после исчезновения света. Светопись идёт непрерывно, два листа в минуту. Я распорядился доставлять их к вам по мере готовности.
— Ладно. — Ректор остановил его движением руки. — Сам смотрел?
— Конечно, господин ректор, — произнёс Гаспиа.
— И что?
Гаспиа ощутимо смутился, почесал подбородок, зачем-то схватил себя пальцами за кончик носа и дёрнул его. Потом покрутил головой, набрал в грудь воздуха и выпалил:
— Там люди!
— Что? — опешил Гур Угон. — Не опился ли ты на ночь настойки жгучего корня? От неё хорошо спать, я знаю, но, если переусердствовать, случаются видения!
— Ни в коем случае, господин ректор! — выпрямился Гаспиа. — Я вообще ничего не пью на ночь, даже воды. Я знаю, это звучит странно, даже глупо, но посмотрите сами. Вот с этого места. Здесь, как видите, свет ещё есть.
Он разложил листы веером, отделив чуть в сторону один.
— А вот свет пропал, и тут тьма, а во тьме, — он замешкался ненадолго, подбирая слова, — а во тьме тени…
— Тени, — пробормотал ректор. — Тьма есть, тени тоже есть, — он посмотрел на Гаспиа, — а люди… откуда тут могут быть люди, что ты вообще несёшь, откуда ты…
Он не договорил. Он увидел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С минуту Гур Угон сидел неподвижно. Гаспиа замер рядом и, кажется, даже не дышал.
— Какие удивительные тени, — незнакомым голосом произнёс ректор Гур Угон. — Какие странные… несусветные тени. Что я должен сообщить Нижнему, как ты думаешь? А если окажется, что над нами кто-то подшутил? Расположил перед приёмной линзой, — он в растерянности пошевелил пальцами, — э-э-э… какой-нибудь экран? Два воздухолёта, между ними полотно…
Гур Угон нанизывал беспомощные слова, вязал длинную, бесполезную фразу. «Тритон, — крутилось в голове, — что за чушь я несу? Что подумает про меня это ничтожество? Он подумает, что я теряю лицо!». Замолчал, посмотрел в сомнении на Гаспиа, словно ожидая от него… чего?
— Вы же понимаете, господин ректор, — сказал помощник, — что этого не может быть?
— Да, — кивнул Гур Угон и выдвинул ящик с дальнослухом. — Узел? Шесть — двадцать четыре — урмал.
Глава 8
Никита Николаевич откинулся от монитора, потёр слезящиеся глаза. Сколько он просидел так, пялясь в черноту пещеры? Два часа, три? Если судить по бурчанию в животе, то и все пять. Зато он мог уже как-то обобщить свои наблюдения.
Планета вращалась, причём очень быстро. Один оборот за каждый четырнадцать с половиной примерно минут. При этом и по орбите она двигалась, скажем так, заметно глазу. Что это значило, Никита Николаевич сказать пока не мог, но это было очень, очень интересно!
Он хлебнул из чашки давно остывшего чая. Вот ведь дрянь! Никита Николаевич в который раз подивился на рекламщиков: какой смысл проталкивать в массы такую гадость? Чай должен быть горячий, максимально горячий! В идеале, только с огня, даже кипящий. Такой, чтобы обжигаться, чтобы кожа слезала с нёба!
Никита Николаевич провёл по нёбу языком. Нет. Это, пожалуй, перебор. Этак можно и рачок заработать. Именно так, рачок, уменьшительно и пренебрежительно, чтобы меньше бояться.
— Эти реки никуда не текут, — ворвался в тишину пещеры монотонный речитатив Державина, — они забыли про море!
Никита Николаевич вздрогнул.
— Мне очень жаль, мама, но эти реки никуда не текут…
Труба орала, гудела, дребезжала и медленно ползла к краю стола. Самсунгом этим его снабдил Жогин, сам Трепников ни в жизнь не истратил бы столько денег на простой телефон. Половина месячной зарплаты! Надо же умудриться…
Трепников схватил трубу, неуверенно, со второго раза только разрешил соединение.
— Да? — спросил хрипло.
— Пауза, Никитос, — раздался в трубе голос Жогина. Сочно, громко, будто Илья стоял в двух шагах.
— Не понял, — пробормотал Никита Николаевич. — Какая пауза, что случилось?
— Обычная. Выключай свою машинерию и выходи. Вадим встретит.
— Да почему же, чёрт побери? — не выдержал Трепников. — Я только начал!
— Потому, — лапидарно ответил Жогин. Потом смилостивился и объяснил: — Гости у нас. Серьёзные гости. Они шутить не любят. Так что выключай и двигай. Жду.
И отключился.
Гости. Какие у них могут быть гости тут, в глухом лесу? Здесь полсотни лет никто не ходил. Хорошо, если охотник какой забредёт. Ненадолго, — и прочь от греха подальше. Наверное. Никто же не знал, что конкретно здесь произошло, но была у места неприятная аура. Погружённый в наблюдения, Трепников забыл о ней, а сейчас вспомнил, почувствовал на собственной шкуре. Словно кто-то бесконечно чуждый и равнодушный неотрывно смотрит в спину. Зачем ему это, такому чуждому? Но вот смотрит же…
Никита Николаевич вздохнул и поднял рубильник. Компьютер пискнул, уходя в шут-даун. Жогин не поскупился, поставил сюда мощный бесперебойник, на полчаса хватит запитывать все устройства, так что данные не пропадут, но и наблюдать бессмысленно.
Трепников встал, выглянул в дыру в стене, поглядел, прищурившись, на звезду. Чёрт, вот ведь угораздило! Странный какой эффект от ядерного взрыва… Ладно, он мог представить, что взрыв зажёг звезду, но откуда планетная система? Чудеса, да и только!