– тогда уж изволь обзаводиться собственным театром с труппой актёров-рабов. Ну, до такого изврата я ещё пока что, хвала богам, не докатился, и крепко надеюсь, что не докачусь и впредь, а вот за потомков – увы, зарекаться уже не рискну. С того света я ведь их уже не проконтролирую, а окружающий античный социум – он ведь затягивает. А с волками жить – сам шерстью обрастёшь. Если не сожрут до того. Мне повезло, не сожрали, но шерстью обрасти, дабы соответствовать своему месту в стае – это уж изволь, будь так любезен. И будь доволен, что ты – в стае, а не в стаде. Разницу надо разжёвывать?
И Велия сейчас не со мной, а в Карфагене. Корабли нынешние – тоже далеко не навороченные круизные лайнеры с каютами первого класса, а волна за Гибралтаром – уже океанская, да и на самом Средиземном море бывает временами суровой, и тащить с собой сюда жену, которая уже на последних месяцах беременности, – мы с ней пока ещё с ума не свихнулись, тесть – тем более. На подходе уже первый потомок, за которого я зарекаться не рискну, но всячески позабочусь о том, чтобы он и сам собственной волей кое от чего излишнего зарёкся, а кое-чем нужным и полезным – озадачился. По всем признакам уже видно, что пацан будет, и это меня, ясный хрен, ни разу не печалит. С пацаном ведь не в пример проще возиться, чем с девкой, да и наследник как-никак. Назвать решили Волнием – в честь прадеда. Давать имя сыну – прерогатива отца, хоть по этрусским обычаям, хоть по турдетанским, и мой тесть, в таких вопросах весьма тактичный, не потребовал, а лишь попросил. Но я ж тут разве хоть раз против? Волний Максимович, если по-русски – тоже звучит очень неплохо, а врастать в окружающий социум хотя бы по внешним признакам один хрен приходится. Правду о нас знают только те единицы, которым положено, а от всех прочих маскировать надо наши отличия, дабы на посторонний глаз они не выходили за рамки допустимых индивидуальных чудачеств…
А волна прибоя – уфф, хороша-то как! Тьфу! Опять захлестнула, мля, зараза! Вот не расставил бы ноги пошире на прибрежной отмели – так сшибла бы на хрен с ног – красота, кто понимает! Жаль, понимают не все…
– Разве не лучше в бассейне?
– Ну, скажешь тоже! Не жил ты у нас, Фабриций! Бассейн – это бассейн, а море – это море!
– Ну и что? Просто большая и глубокая лужа, солёная и бурная. Волна вот с ног сбивает, захлёстывает – я же видел, как ты отплёвывался! Не понимаю я, вот какое в этом удовольствие?
– Для кого как. Ты всю жизнь прожил на морском побережье, а я бывал на нём лишь короткое время и далеко не каждый год. И не на таком море, а на гораздо худшем. Мне есть с чем сравнивать. Вот нас сейчас здесь несколько человек – хорошо, просторно, а там народу бывало столько, что и ступать-то надо было аккуратно, чтоб не споткнуться по пути об кого-нибудь!
– Даже так?
– Да, так и было. Часто из-за этого даже и не ездил на море, а купался и загорал на ближайшем к дому озере – жалкое подобие, конечно, но хотя бы народу поменьше. Ну, если получалось взять отпуск летом.
– А зачем летом? Ведь жара же!
– Это у вас здесь жара, а у нас там лето – как у вас зима. Ну, почти…
– Верно, я и забыл – ты ж рассказывал. Не укладывается у меня такое в голове, вот и забываю. Но теперь ты достаточно наотплёвывался от солёной воды?
– Ну, на сегодня – пожалуй, гы-гы!
– Ну ты и ненасытен, Максим! Как ты это называешь? Сделаться хреном?
– Ага, охренеть. Не жил ты у нас, Фабриций…
Мой босс, Тарквиниев Фабриций Арунтиевич, если на русский лад – гражданин Карфагена, этруск, языческого вероисповедания и эксплуататорско-рабовладельческого происхождения, не состоял, не был, не привлекался, не имеет, не участвовал. А заодно он – старший сын и законный наследник «досточтимого» Арунтия, моего тестя и наследника главы клана Тарквиниев, ещё более «досточтимого» Волния, и при этом он вовсе не такой изнеженный сибарит, какими не так уж и редко бывают сынки большинства финикийских олигархов. Мать-то его была финикиянкой как раз из таких, но отец его, который как раз был, состоял и участвовал, ещё в подростковые годы выбил из сына всю эту финикийскую олигархическую дурь и воспитал – ну, не совсем уж в ежовых рукавицах, но достаточно сурово. Ну так как ещё должен был воспитывать своего сына-наследника ветеран Второй Пунической? И вырос этот полуфиникиец-полуэтруск вполне нормальным мужиком. Ну, пускай не в кайф ему отплёвываться от морской воды, кайфует он в бассейне, но когда мы полезли купаться в море – полез с нами и он. И такой класс плавания в бурных волнах нам показал, что мы прихренели. Типа, получше нас может, если захочет. Ну, это дело можно только приветствовать. Мой непосредственный в этой командировке, как-никак, и видно уже по всему, что подход у него к делу отцовский, не дурак, не заносчив, не избалован – сработаемся. Да собственно, уже практически сработались.
– У нас важный гость, и он ждёт нас, – напомнило непосредственное начальство.
– Ты прав, досточтимый, – я перешёл на деловую форму, показывая готовность спуститься с небес на грешную землю. Это в узком кругу мне как зятю правящего кланом семейства дозволена некоторая фамильярность, а при посторонних субординация должна соблюдаться неукоснительно. Для моей солдатни и я сам просто Максим, когда мы с ними «вне строя», но в служебной обстановке – ага, аж целый «почтенный». Дисциплина есть дисциплина, потому как без неё это уже не служба, а балаган.
Гость же наш и в самом деле весьма важен, и заставлять его ждать – моветон-с. На пляж он с нами не пошёл – чего он не видел на тех пляжах? А вот роскошный бассейн для него – экзотика, которой он и наслаждается, покуда мы «маемся дурью». Вернувшись, мы плюхаемся туда же и смакуем поданные рабами чаши превосходного вина. Гость же наш, похоже, уже обдумал сказанное ему ранее и готов к конструктивной беседе. Для него ведь она важна ничуть не меньше, чем для нас.
Ликут, сын Вириата – не того Вириата, который войдёт в историю, тот ещё не родился и родится ещё нескоро, а совсем другого, ничем не знаменитого