Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

– Клянусь богами! – вскричал он;– на этих пунцовых устах я отыскал улыбку моей Венеры.

И увлеченный непреодолимым порывом он поцеловал Крамину, и она проснулась. Она встала покрасневшая и застыдившаяся. Но господин – всегда господин, к тому же он был прекрасен. Пропавшая было улыбка снова появилась на губках девушки.

В тот же вечер, после сеанса, на котором невольница с успехом заменяла куртизанку, Пракситель, отправился к Фрине, чтоб сказать ей:

– Не сердись. Я нашел.

Фрина последовала за своим любовником; она вместе с ним вошла в мастерскую, где возвышалась блещущая Венера.

– Ну, что ты скажешь? – спросил Пракситель.

Фрина была очень бледна.

– Я говорю, – возразила она,– что это лицо мое, но не мое на нем выражение. Где ты взял эту улыбку, Пракситель?

– К чему тебе знать?

– Я желаю.

– Я взял ее у одной из моих невольниц.

– Позови ее.

Пракситель позвал Крамину; прекрасная невольница явилась. Она остановилась в нескольких шагах от любовницы своего господина, в скромной и почтительной позе.

Но женщины при известных обстоятельствах имеют удивительный такт. Пускай Крамина стала в позе невольницы, Фрина по ее глазам, опущенные ресницы которых плохо скрывали пламя, узнала в ней свою соперницу,– она узнала это по закрытым, но трепещущим губам.

– На самом деле, эта девушка должна лучше меня улыбаться, когда ей говорят: «я тебя люблю!» – проговорила она.– И это понятно… Непривычка слышать!.. Мой привет Праксителю! Ты хорошо сделал, что решился отыскать в навозе жемчужину!

И так как ваятель хотел протестовать, она продолжала, не дав ему проговорить ни слова:

– Неужели ты думаешь, что я могу ошибиться? От этой девчонки пахнет поцелуями… Ты был прав, возвысив ее до себя, потому что это было тебе полезно… Но я не унижусь до того, чтоб принимать последки после невольницы. Прощай!

И она удалилась, чтоб никогда не возвращаться.

* * *

Фрина приближалась к тридцатилетнему возрасту; она была во всем блеске красоты, на вершине богатства и, мы могли бы сказать, на вершине своего могущества, ибо греки смотрели на нее как на свою царицу, и где бы она ни показывалась, все головы склонялись перед нею.

Богатая, обожаемая, осыпаемая лестью, все еще молодая, всё еще прекрасная, Фрина должна бы быть счастлива. Нет, в глубине души она питала мрачную скорбь. В Афинах был один человек, который не занимался ею. Этого человека звали Ксенократом. Он был философом.

Родившись в Халкедоне, Ксенократ сделался учеником Платона, который почтил его своим уважением и дружбой; он сопровождал его в Сицилии, и когда тиран Дионисий с угрозой сказал Платону, что ему «срубят голову», – Ксенократ ответил ему: «Сначала нужно отрубить мою!..»

Ксенократ гнушался развратом, против которого он гремел без устали. Он пил только воду, не играл ни в какую игру, носил грубую одежду и отворачивался при встрече с женщиной.

Таков был тот, презрение которого приводило в отчаяние Фрину, – то была прихоть. Насытившись глупцами, она желала мудреца.

На Ксенократ был последователен в своих убеждениях. Он жил один, говоря что человеку достаточно и самого себя, в маленькой избушке в отдаленном квартал города.

Однажды вечером, во время грозы, в двери к нему постучалась женщина и попросила гостеприимства. Эта женщина дрожала от холода, насквозь промоченная дождем.

– Войди, – сказал Ксенократ.

И чтоб согреть ее, он зажег огонь.

– Ты добр, – сказала женщина;– благодарю тебя.

– Благодарить меня не за что; ты страдала,– я тебя принял. Тоже самое я сделал бы для собаки.

Фрина, ибо то было она, улыбнулась этому более чем грубому ответу. Однако она сняла покрывало, которым была обернута . голова и явилась своему хозяину во всем блеске красоты,.

Он даже не взглянул на нее.

Прошел час, прошло два; Ксенократ читал при свете лампы, Фрина продолжала греть ноги и руки у очага.

Наконец, закрыв книгу, философ, сказал:

– Приближается ночь; тебе пора удалиться.

– Удалиться? – ответила она.– Ты шутишь! Не ты ли сейчас сказал, что то, что ты сделал для меня, ты сделал бы для собаки. Разве ты не слышишь как стучит дождь в стены твоей хижины. В такую погоду ты не выгнал бы на улицу и собаки, зачем же гонишь меня? Я остаюсь. Если тебе хочется спать, ложись; я тебя не стесняю.

– О! я тоже не стану стесняться.

Философ улегся на своей постели.

– Я не люблю красивых женщин! – заметил он.

– Каких же ты любишь? дурных?

– Ни тех и ни других.

– Ба! Твоя добродетель– ложь! Поспорим на этот золотой браслет против этого тома сочинений твоего учителя. О чем говорится в этой книге? О Гиппие или рассуждение о красоте… Да разве Платон смыслил что-нибудь в красоте, когда он никогда не видывал меня!.. Поспорим, что если я захочу, ты меня полюбишь?…

Ксенократ, приподнявшись на постели, смотрел на куртизанку.

– Ты Фрина! – вскричал он.

– Да.

– Я не должен бы ни минуты сомневаться в этом, судя по твоему бесстыдству.

– И защититься от обольщения, выгнав меня, не правда ли?…

Философ пожал плечами.

– К чему я тебя выгоню? – ответил он. – Твои обольщения не испугают меня. Ты уверена, что заставишь меня полюбить тебя? Попробуй.

– Хорошо. Дай же мне место на твоей постели, мудрец.

– Ложись. Но скорее, а то я засну.

Улыбаясь иронически на эту браваду, Фрина сняла одну за другой, с расчитанной медленностью, свою одежду и легла рядом с философом, совершенно, если верить легенде голая!

Но какое искусство ни употребляла Фрина в этой маленькой комедии,– всё было тщетно. Когда она подошла к постели, Ксенократ спал. О ужас! Он храпел.

Фрина поспешно оделась!..

На листке бумаги, который она вложила между страниц сочинения Платона, она написала:

«Я спорила, что оживлю человека, а не статую. Я тебе ничего не должна.»

И она удалилась.

Фрина умерла пятидесяти лет и до конца жизни имела любовников. По этому поводу она говорила:

– Мое вино так хорошо, что хотят выпить его до донышка.

В дельфийском храме в честь нее была поставлена статуя с следующею надписью:

«Фрине – любовь»

Циник Кратес, проходя однажды перед этой статуей вскричал:

– Это не «Фрине – любовь», а сверху следовало бы начертать: «Грекам – стыд».

Но Кратес был неправ. Если куртизанки был слишком любимы в Греции, то должно сознаться, что они часто возвышались до этой симпатии своими великими поступками. Лехна вместе с Гармодием и Аристогитоном стремилась уничтожить тиранию, и достойная возлюбленная этих героев свободы она предпочла смерть бесчестию, Аспазия, любовница Перикла, давала уроки мудрости Сократу; куртизанка Гиппарета помогала Евклиду; Леонтия написала с Эпикуром свод сладострасмя, Лаиса украсила свой родной город Коринф великолепными монументами.

Фрина намеревалась перестроить Фивы на свои деньги и ее имя было достойно того, чтоб перейти в потомство! Благодеяние облагораживает, и куртизанка, предлагая воздвигнуть город, стоила солдат, который его разрушили.

Фрина. С картины Буланже

РИМ И ВИЗАНТИЯ

Древняя проституция шла в Европу по Средиземному морю, которое было, так сказать, ее колыбелью. Это зависело от того, что все торговые сношения Европейцев шли по водам этого моря, на берегах которого раньше, чем где-либо развились колонии, служившие центрами торговли и досылавшие свои торговые флоты в самые отдаленные страны известного тогда мирa.

Именно в этих-то колониях и особенно в приморских городах проституция получила чрезмерное развитие, вначале будучи предназначена единственно для заезжих иностранцев. В Коринфе было гораздо больше проституток, чем даже в Афинах, самом замечательном городе Греции;– путешественник мог найти в этом городе женщин всех стран и состояний. В нем проституция была возведена из ремесла в искусство. В Коринф и в Египетский город Навкатрис греки посылали девушек учиться разврату. Стоя на коринфских возвышенностях, проститутки ожидали прибытия иностранных путешественников, и как только пассажиры выходили на берег, они целыми толпами окружали их; проститутки эти были до такой степени прелестны и вместе с тем так разорительны, что составилась пословица, говорившая, что в Коринф безнаказанно не съездить?

Но мы уже видели, как развивалась проституция в Греции, и до каких размеров она доходила. Нам теперь желательно нарисовать картину страшного разврата, царствовавшего в Риме и в его преемнице – Византии.

Едва ли когда-либо и где-либо проституция развивалась до таких поразительно громадных размеров, до каких она достигла в великом Рим, где она, по преданию, обязана своим происхождением Акке Лауренции, прозванной волчицей (Lupa), откуда произошло название домов разврата – лупанары. В честь Лауренции до X века по P.X. ежегодно совершались празднества, душою коих был религиозный разврат, сопровождавшая самыми циническими зрелищами в цирке. На этих празднествах присутствовали целые толпы публичных женщин, подобно тому как на празднествах Адониса, Приапа, Бахуса. Культы эти, занесенные из Греции, где они тоже были культами сладострастия, культами чувственной любви, хотя и смягчались художественным чувством греческого народа, в Риме превратились в бешеные оргии сладострастия, которыми оскорблялась всяческая стыдливость и скромность. Но еще безобразнее их были культы Озириса и Изиды, занесенные на Римскую почву из Египта. Бесчисленные храмы в честь этой богини были настоящими домами распутства, а жрецы оных – первыми сводниками, обольстителями и растлителями невинных девушек.