Сажусь и вытираю лицо тыльной стороной ладоней. Мне нужно прочитать второе письмо, то, которое Эрик оставил моим родителям. Вот-вот раскроется еще один секрет. Чувствую это нутром.
— Тебе будет это сложно прочитать, — тихо говорит Грэм.
Я киваю.
Грэм молчит, пока перечитываю письмо. На этот раз гнев струится по моим венам, пульсирует на коже, обхватывает своими пальцами мои легкие.
— Папа знал об этом?
— Похоже, да.
— Эрик пришел к нему, умоляя о помощи, а мой отец отказал ему?
Глаза Грэма встречаются с моими, и в них я нахожу свой ответ.
Подлетаю к двери своей спальни и распахиваю ее. Выбегаю в коридор и врываюсь в кабинет отца.
Но там пусто.
— Естественно, его здесь нет, — кричу, и из меня вырывается невеселый смешок.
— Его никогда здесь не бывает! Не тогда, когда он мне нужен!
Новые слезы текут по лицу, и мне так надоело плакать.
Устала от боли.
Меня тошнит от этой лжи.
Тошнит от этого извращенного мира, в котором живу.
Я поворачиваюсь лицом к папиному столу. Он сделан из старого вишневого дерева; большой и устаревший. Стопки бумаг лежат сверху рядом с компьютером. Ручки, скрепки и конверты — все на своих местах.
Наклонившись, яростно провожу руками по поверхности его стола, отчего все рассыпается по полу. Когда его ноутбук приземляется у моих ног, я для пущей убедительности несколько раз ударяю по нему каблуком ботинка.
Затем, собрав все силы в кулак, приподнимаю угол стола и переворачиваю его на бок. Стол с громким стуком разбивается, ящики с треском выдвигаются, папки с важными документами рассыпаются по полу вокруг.
Разворачиваюсь и начинаю стаскивать все с его полок от стены до стены, швыряю книги, стеклянные статуэтки о стены и наблюдаю, как они разлетаются на миллион кусочков.
Слепая ярость берет верх, и я поддаюсь ей.
Грэм стоит в дверях и наблюдает. Он не пытается остановить меня. Не говорит мне успокоиться. Знает, что мне нужно. Грэм всегда знает.
И это еще больше воспламеняет меня.
Уничтожаю кабинет моего отца. Разрушаю в нем все, так что теперь он сломан, как и я. Как и мое сердце.
Когда исчерпываю всю свою энергию, и мои руки обмякают, а легкие сжимаются, присаживаюсь на корточки посреди своего беспорядка и прижимаю колени к груди. Мои губы дрожат, когда следующие слова, которые я должна произнести, с трудом пробиваются к горлу.
Я поднимаю глаза и смотрю на Грэма.
— Убирайся.
ГЛАВА 13
ГРЭМ
МЕНЯ РАЗРЫВАЛО НА ЧАСТИ, КОГДА Я ВИДЕЛ ЭВУ В ТАКОЙ АГОНИИ.
Наблюдать за ее страданиями и быть ни черта не в состоянии с этим поделать. Знать, что отчасти виноват я.
Даю ей пространство, как она и просила, но далеко уходить не собираюсь. Ее отец скоро должен вернуться домой, и должен быть здесь, когда он узнает правду о том, кто я такой. Сказать, что он разозлится, было бы преуменьшением, и мне нужно знать, что планирует со мной сделать.
Пришло время встретиться лицом к лицу с проблемой.
Я только надеюсь, что смогу убедить его, что больше не работаю на своего отца.
Чуть больше восьми часов, слышится лифт, и Монтальбано выходит в коридор. Он улыбается.
— Добрый вечер, Грэм.
Я встаю перед ним.
— Сэр, мне нужно поговорить с Вами, прежде чем вы войдете внутрь.
Его брови хмурятся.
— Что случилось? С Эванджелиной все в порядке?
— Физически — да. Но она расстроена, и я хотел бы сначала получить возможность все объяснить.
— Расстроена? Что произошло? Кто-нибудь пытался причинить ей боль?
Качаю головой.
— Ничего подобного. Это имеет отношение к Вам, — я сглатываю. — И ко мне.
Его голова откидывается назад.
— Отойди в сторону. Я хочу увидеть свою дочь.
Так и думал, что он скажет это. Я со вздохом делаю, как он просит, когда ее отец проталкивается мимо меня, и следую за ним в спальню Эвы
— Эванджелина, — зовет он по всему дому. — Где ты?
— В твоем кабинете. — Ее голос еле слышен.
Монтальбано останавливается в дверях своего кабинета, и у него отвисает челюсть.
— Что за… — Он подносит пальцы ко рту. — Что, черт возьми, здесь произошло?
Эва сидит в кресле посреди комнаты, хаос, который она посеяла вокруг себя, подобен последствиям землетрясения.
Монтальбано входит в комнату, его взгляд перескакивает с одной сломанной вещи на другую, еще не понимая, что его дочь — самая сломанная вещь из всех.
— Эванджелина, — говорит он, придвигаясь к ней поближе. — Кто это сделал? Что случилось?
Она вздергивает подбородок, и, хотя ее глаза устремлены на него, они выглядят пустыми.
Пустая. Как девушка, у которой ничего не осталось.
— Я.
— Зачем? Ты хоть представляешь, во сколько обойдется ремонт? — Это было неправильное высказывание.
Маниакальный смех вырывается из горла Эвы.
— Вот отец, которого я знаю и люблю. Всегда волнует лишь цена.
Его брови сводятся вместе.
— Эванджелина, что происходит? Объяснись сейчас же.
— Объясни это. — Она бросает ему письма Эрика, и они, порхая, падают на пол.
Лицо Монтальбано бледнеет.
— Я… Ты… Откуда они у тебя?
Эва встает со стула и встает лицом к лицу со своим отцом.
— Это тебя беспокоит? Откуда я их взяла? Ты солгал мне! Все это время я задавалась вопросом, что же случилось, что подтолкнуло Эрика к краю пропасти. Спрашивала себя, могла ли сделать что-то еще, чтобы помочь ему. Что сподвигло его на такой шаг. Я могла бы помочь — ты мог бы помочь. Но ты предпочел быть эгоистом и загнать своего сына прямо в его собственную могилу!
— Ты не понимаешь, — говорит он, широко раскрыв глаза. — Это было не впервые, когда твой брат приходил ко мне с просьбой дать ему денег. Я пытался использовать жесткую любовь. Хотел, чтобы он пострадал от последствий своих поступков, чтобы научился. Если бы я внес за него залог, он бы продолжал попадать в неприятности.
— Что ж, поздравляю, папа. Какой замечательный урок усвоил Эрик. Уверена, сейчас он на седьмом небе от счастья.
Прежде чем кто-либо из нас успевает это заметить, Монтальбано дает пощечину Эве.
— Эй! — кричу я, бросаясь к нему и отталкивая его назад.
Эва хватается за щеку, в ее глазах полыхает огонь.
— Ты скрыл это от меня, потому что знал, что ошибаешься. Ты знал, как я отреагирую. — Она замирает, в ее глазах появляется осознание. — Вот почему мама ушла, — бормочет она. — О, Боже мой. Мама не смогла смириться с тем фактом, что ты не захотел ему помочь. Вероятно, она хотела этого. Она бы сделала для него все, что угодно!
Монтальбано молчит. Он выглядит побежденным, как и следовало ожидать. Он ничего не может сказать, чтобы исправить ситуацию, и это знает.
Эва проскальзывает мимо него и останавливается передо мной.
— Ты такой же, как мой отец. Я была для тебя не более чем работой. Ты солгал мне. Обманул меня. — Ее голос срывается, и слеза скатывается по ее щеке.
— Ты заставил меня влюбиться в тебя.
Опускаю голову и обхватываю ладонями ее лицо.
— Я влюблен в тебя, Эва. Это не было ложью. То, что мы чувствуем друг к другу, — не ложь. Я больше не работаю на своего отца. Теперь все кончено.
Она вырывается из пределов моей досягаемости, обхватывая себя за живот, как будто испытывает физическую боль.
— Ты прав. Все кончено. — Она смотрит на своего отца. — Вы оба можете гнить в аду.
Монтальбано собирается броситься за ней, но я кладу руку ему на грудь.
— Отпустите ее. Ей нужно время.
— О чем она говорила? Ложь и обман?
Я беру себя в руки и готовлюсь к неизбежному.
— Вы знаете моего отца.
Его голова склоняется набок.
— Кто твой отец?
— Эллиот Мур.
Наблюдаю, как гамма эмоций на его лице меняется от ошеломления до замешательства и озабоченности.