Hussey.
«The Girls Empire».
Makss Frišs.
Ivlins Vo.
Г. Р. Хаггард.
Тынянов. «Смерть Вазир-Мухтара».
Наталья Нестерова. «Кошки-мышки».
«Влюбленный холостяк».
«Крылатая смерть».
Aleksandrs Čakovskis.
Simenons. Romāni.
Несомненно, в стопках книг отражены слои и контексты улицы Авоту. Временны́е, языковые, социальные – будто реально связаны. Вряд ли бывшие владельцы книг друг с другом знакомы, хотя, вероятно, видятся на улице и в магазинах. Не зная, наверное, что их бывшие книги оказались рядом в окне, да и что, собственно, в том. То же и авторы: лежат друг на друге, но их ничего не связывает, не предъявляют даже антропологически-социальной структуры района. Впрочем, представляют ее, вполне репрезентативная выборка. Все книги советского и послесоветского времени, не старше. Никакой дореформенной латышской орфографии, нет и на немецком. Такие есть дальше к центру, в антиквариатах или в «Болдерае».
Ok, «Болдерай». Кафе, книжный магазин, зал для ивентов. Стерильного ремонта нет, но приведено в порядок со времени, когда там был пункт общения с безработными. Или тот был в соседнем, прилегающем доме? Они были в одинаково драном состоянии, «Болдерай» одноэтажный, соседний двухэтажный. По дороге из бара в «Болдерай» на углу Авоту и Стабу, уже через улицу, в тротуаре раньше была круглая металлическая плашка. Сантиметра полтора-два в диаметре. Городская разметка, метка нивелирования, № 6645. Была, пока тротуары не переложили (уже не асфальт, а серо-бежевая плитка). В 2013-м плашка еще была. То ли она под плиткой, то ли выдрали вместе со старым покрытием.
«Болдерай» по книгам и вообще – стилистически близкое место, а дело ведет Дидзис. Я здесь и выступал раза три; в зале, где читают, поместится человек 30. Кофе, напитки, много книг – и новые, и старые. Какие-то стоят на полке в коридоре сразу за входной дверью, по евро. Там не составлено специально, что под руку попало. Например, Modern School Physics: Electricity, 1934. В «Болдерае» я примерно тот, какой есть, но там бы не попал в эту историю. Или все равно бы в ней оказался?
Рядом на Гертрудинской, в сторону железной дороги редакция «Орбиты», чуть дальше живет Гунтис Берелис, прозаик, очень хороший. У него есть рассказ, в котором он – лирический герой – работает в театре в должности Годо: потому что Годо находится в зале на каждом спектакле о нем, вот так. Сидит, не встает, на сцену не выходит, не делает жестов, которые могли бы раскрыть его роль. Но всякий раз в зале.
Пустой дом № 27b, возле «Болдерая». Семь лет назад был просто № 27: что ли, собственность расчленили. Двухэтажной частью выходит на улицу, во дворе четырехэтажное, примыкающее строение. Двор – невысокий колодец, есть даже дерево. Направо от входа раскрытый дровяной подвал, оттуда на полдвора тянет сыростью. Рядом подъезд, все открыто, можно зайти. Дом пуст, все выехали, недавно: естественное запустение еще не произошло, а оставленные вещи вполне чисты. Никто не обосновался, следов ночлегов не видно. Но, судя по бутылкам, иногда сюда заходят. Пара шприцев. В квартирах оставлено всякое. В одной комнате на столе записная книжка на русском, старая – номера телефонов шестизначные: городские, стационарные. Листать не стал, могли попасться знакомые, нехорошо. Рядом карта московского метро, почему-то на английском, все почему-то строчными: moscow metro named after v.i.lenin. Карта не очень старая, уже есть перемычка между голубой и зеленой за кольцом. «Выхино» – уже «Выхино», а не «Ждановская», переименовали в 1989-м. Остались «Проспект Маркса» и «Пл. Свердлова». Нет «Китай-города», еще «Площадь Ногина», а ее переименовали в 90-м. «Маркса» и «Свердлова» тогда же, так что год карты выяснен. «Дмитровская» и «Тимирязевская» и линия до «Отрадного» помечены как строящиеся. Неизбежные ulitsa, bulvar, vdnkh.
Квартиры разные; мебель вывезена не вся, кое-где шкафы, столы, полки. Зеркала не побиты, на столах чашки и мелкая посуда. В одной квартире на веревке сохнет белье, то ли забыли при выезде, то ли все же здесь кто-то обитает. Но с виду одежда не бомжовая, да и стирать негде: воды нет, все отключено. На дверях квартиры 12 прикрепленная изолентой записка, на латышском: «Пожалуйста, стучите. Звонок не работает». Следы небольшого, во всяком случае – быстро затушенного пожара на чердаке.
В другой квартире лежало письмо. Вполне чистая комната и более-менее целый диван, подушки, рядом стол, на нем два листка бумаги. Письмо. Бумага пожелтевшая, старая, но дата – вчерашняя: 2 сентября 2013-го (я зашел 3-го). На латышском: «Прости, что я тебя не дождалась. Может, ты обиделся, что я не поздравила тебя с именинами? Но, как ни смешно, я так и не знаю, как тебя зовут». «Именины» – не архаизм, в Латвии Vārda diena обиходнее дня рождения. Имя-то все знают, а у кого день сегодня – пишут в газетах, сверху, возле даты. И в календарях, и на сайтах. Не вполне понятно, что такое все это – письмо, день и прочее, но что-то же произошло. Где-то эти люди живут, оба – если у письма в самом деле был адресат. Бумага с виду старая, потому что листки лежали на столе, а штор нет и за лето выцвели – но когда жильцов расселили?
Это ничего не значит, просто была такая история. Разные пространства в одном доме, не по своей воле соседние. Что происходило в момент встречи слоев? Ну, здоровались на лестнице. Вместе не сходились, ехали одновременно на времени. Теперь во двор не попасть, ворота заколочены.
Что связывает Гайдна и кафе «Гайлитис»? Упомянуты тут рядом, например. Между Наполеоном и улицей Админю? Наполеон, предместье сожгли, возникла Админю. Мормонами и пятидесятниками? Домом 27b и меткой № 6645? Да, они в одном квартале. Берелисом и стекольным заводом? Почему нет? Как это происходит? То есть происходит-то постоянно, но почему автоматизм сбился и стали заметны все эти люди, разное время, названия, языки? Ладно, почему-то, но как технически сделан перескок из слоя в слой? Вопрос не в том, почему переключается, мало ли – по ассоциации, связке, ссылке, слово за слово, но как именно?
Как устроена граница между ними: там одновременно меры обоих слоев или же промежуточная территория со своей структурой, узкая? Искомый агент-существо делает переход, производя новую связь, ergo – вымазан в соединительной, соединяющей субстанции. Та вроде необязательна, как подпорка в рассуждениях; все должно происходить и без нее. Но в ней есть отчасти художественное, почему-то беззащитное, даже чуть трогательное. Так что пусть субстанция будет, тексты держатся не на словах, а на каком-то своем клее. А если клея нет, то откуда ж возьмется агент письма, ему