предполагаю по данному поводу, – за вычетом того, что цветные стекла безусловно были. Впрочем, есть карманный справочник – он-то непременно сохранился: «Рига-1960», потом «Рига-1963», их видел. Там, кажется, цвета приведены, но это уже, в общем, другое.
Еще цветные метки городских коммуникаций (вода, канализация, электричество, что-то еще – может, телефон, а потом и газ). Цвета были белый, черный (на нем по белому), голубой, желтый, красный. Круглые или квадратные. В основном круглые, а черная плашка была вроде прямоугольной. Я и тогда не знал, что чему соответствует. Наверное, водопровод – голубая. Был ли красный кружок? Нет, прямоугольник, но чему бы мог соответствовать красный? Кабели? Был еще треугольник: он был белым? Помечают связанность, прибиты на стенах домов, на высоте человеческого роста и ниже. Едешь на трамвае, разглядываешь их потому, что они цветные, а город был черно-белым, плюс серый разных цветов и другие темные краски. Потому что дома не обновляли, а климат, да и дымно. Каменные фасады темнели, некоторые казались исходно темно-серыми, а потом обнаружилось, что они белые. Теперь меток почти нет: кое-где белый круг, белый вертикальный прямоугольник изредка, на окраинах иногда и древние – черные, красные и выцветшие; что ли, схемы коммуникаций уже в компьютере.
С журналистикой нехорошо ровно потому, что нет места, куда сложить и складывать всякое такое. Пытались, но издания – не из-за этого – закрывались, зацепиться не успевало. А зацепилось бы – возникла бы привычка, продолжилась хотя бы и по инерции; воспитывая личные идентичности внутри рижской субъектности. Есть сайты краеведов, но у них же все будто в рамочках, так что не имеет отношения, декорация. Не сложился мир умственно-чувственных объяснений, упаковок частной реальности в конструкции, накапливающихся, как старые вещи или безделушки в доме. Только это не беда, что нет такого места.
Не потому, что тогда не надо бояться следующих утрат, горюя по очередной. Если ценности не копятся, нет своей почти физической территории, значит – в таких обстоятельствах живут как-то иначе. Не очень-то привязывая себя к предыстории, сборка себя не выводится из стабильности. Идет кто-нибудь по улице, напевает. Идут по улице, и у них огоньки как сигнализации, в ожидании счастья, а как сработает – так и ух! Локальное счастье, пожалуй, здесь преобладает. Небольшие, локальные, разнообразных видов. Всякий раз все собирается заново.
Только что я знаю о локальных счастьях как идущих по улице, так и прочих. Это ж инстинктивное преувеличение своего присутствия на свете или контакта с чем угодно. С чем-то ненадолго пересекся и думаешь, что теперь связан с этим. Как турист, зависший в чужом городе на неделю, сдуру ощущает, что имеет к нему отношение и, даже наоборот, тот – к нему. Или будто люди станут – после недолгой встречи – тебя учитывать, будто сам учитываешь других после таких общений. Впрочем, это прагматично, надо же во что-нибудь закутываться: ничего, что не имеешь к этому настоящего отношения. Какой-то твоей части, находящейся вне свободы, положено управляться с ролями, схемами и т. п. По факту же все не взаправду происходит, а внутри обжитых конструкций.
Описание считается годным, если в нем что-то сходится, а провалы неощутимы. Жизнь без Третьей, допустим, сигнальной системы предполагает приблизительность мыслей, считающихся надежными. Хотя она, третья, есть у всех, заезжают же в незнакомые узкие подворотни, заранее их не измеряя. Она почему-то устроена так, что ощущается несуществующей. Или же тут наученный отказ, склоняющий совать свои вопросы в общеразъяснительный автомат, который закроет вопрос описанием.
Кот бы так не поступил, он не отягощен чужими схемами. Конечно, Авоту имеет ко мне отношение. И хожу по ней, и знаю, и время длинное. Какое отношение имею к ней я? А вот, могу о ней писать, и Авоту делается елкой, на ней развешиваются бантики, болтики, фантики, ленточки, лампочки. Вполне участие, раз есть желание это делать, а развешивается только реальное. К этому я имею отношение, учитывая местные болтики, ленточки, лампочки, финтифлюшки.
Локальное счастье здесь преобладает, так что эта история – его частный вариант, мой. Всякий раз тут что-то собирается заново, в окрестностях Авоту это сделать легче, чем где угодно. В некой сгустившейся здесь среде собираются всяческие связи, но то, что их собирает, не является мной – иначе бы все сшивалось последовательно, личными чувствами, ощущениями или даже событиями. А в таком варианте слоистость не заметить, нарратив ее утопчет, получится хип-хоп (или как определял А. Горохов?) или типа тупо тыц-тыц. Значит, тут все объективно: есть пространство, в котором могут собираться разнообразные дела, есть существо, которое их сюда вытаскивает и сводит друг с другом. Существо пока не появляется.
Между ним и Авоту невнятное: то ли едва вязкая жидкость, то ли сырое облако. В этой субстанции существо принимается расти, увеличивается на здешних ресурсах. Может, его вообще нельзя увидеть, доступны лишь результаты действий: шелест, с которым возникает новая связь, очередной какой-то кусок переживания, события. Кусок непонятно чего. Чуть пощелкивающий шелест – точка обустройства, когда нет реальности, размеченной извне. Потому что по факту других точек отсчета тогда нет. Внутри шелеста нет ни хорошо, ни плохо, но хорошо, что есть он. Ну а существо очень, весьма хорошо. Составляет и разворачивает, делает мир всякий раз снова. И не сказать, что это утешение, компенсация тем, у кого нет места, куда складывать свое хорошее. Им-то хорошее даже проще разглядеть. Живешь же как-то безо всего надежного, значит, есть что-то, что поддерживает этот вариант. Причем не было бы его в тебе самом – как бы ощутил, что оно, это что-то, существует?
Но если все же место, куда все складывается, есть – просто не веришь, что оно может быть и тут? С ним все-таки было бы неплохо… Нет, его точно нет, оно ж, например, социально. Зато точно есть существо, субъект, который все делает. Просто надо принять, что его нельзя увидеть. Но, зная о его существовании, можно им стать на время. Не стать, соотнестись: почти то же самое. На Авоту это легко, она же всегда обеспечивала игру, в которой все начинает складываться из чего угодно. Тем более это можно сделать на ее историях. То есть теперь и выяснил: вот как-то так все и происходит. Значит, это и результат. А также граница, за которую не выйти, чтобы оттуда понять – как именно происходит.
Но можно все-таки попытаться. Еще раз: что-то кто-то вытаскивает сюда всякое, выбранное им, сшивает вместе – без видимого повода.