требовала, чтоб я во время этих "нотаций" смотрела ей в глаза. Я не могла заставить себя смотреть в её недовольные глаза, опускала лицо, глядя себе на живот, и крутила кулачками за спиной, так как у меня сразу начинали «чесаться кости». Мама жёстким указательным пальцем поднимала мой подбородок, резко опускала мои руки "по швам", да-да, так и говорила — "руки по швам", хотя я не понимала, по каким ещё швам. Пронзительно смотрела в мои глаза, повторяя — "смотри мне в глаза, смотри мне прямо в глаза!" По моим щекам катились крупные слёзы, но я не могла их вытереть, так как руки мои были " по швам". Маминых "нотаций" я боялась больше всех своих страхов. В такие моменты мне казалось, что она не любит меня.
И вот в тот момент, когда я отказалась от своего желания достать коробку с конфетами, в дверь кто-то постучал. Я знала, что в доме никого нет, так как Лидия Аксентьевна была в институте, мама на репетиции, а входная дверь должна быть на задвижке. И вдруг вспомнила, что вернувшись со двора, я не закрыла дверь на задвижку, собиралась пойти ещё погулять. Я застыла в ожидании повторного стука. Может мне показалось? Но стук повторился.
— Кто там? — еле шевеля губами от страха, спросила я, глядя на незапертую дверь.
— Это я, твой папа, открой, — раздался из-за двери низкий мужской голос.
— Жорж? — осмелев, мой голос прозвучал громче.
— Да, Светочка, твой папа Жорж, — тихо донеслось из-за двери.
Я встала с пола и спряталась за спинку стула.
— Ты позволишь войти? — опять тихо спросил мужской голос.
Этот голос я хорошо помнила. Он часто звучал во мне, когда я вспоминала Жоржа, ползущего за мамой на коленях. Иногда я представляла — вот если бы мама простила его, тогда как бы мы теперь жили? Хорошо или плохо?
— Позволю, заходи, — страх окончательно ушёл, осталось любопытство, и я выглянула из-за спинки стула.
Дверь открылась, и на пороге появился мой папа Жорж. На лице его мелькнула виноватая улыбка и дёрнулась щека. Мне опять стало очень жалко его, и я засопела в предчувствии слёз, но изо всех сил сдерживала их. Стало почему-то стыдно, и я опять спряталась за стул.
— Ну что ты прячешься? Я так хотел с тобой встретиться наедине, обнять тебя, доченька моя хорошая. Ну, иди ко мне. Давай поздороваемся.
Я вышла из-за стула и остановилась, не решаясь подойти ближе. Тогда Жорж сам подошёл ко мне. Поставил на пол малюсенький чемоданчик, опустился передо мной на колени, протянув ко мне руки. Мы обнялись. Жорж взял моё лицо в свои руки и долго смотрел в мои глаза.
— Так вот ты какая, зеленоглазая. Совсем взрослая. Я тут принёс тебе подарки.
Он потянулся к чемоданчику, отщёлкнул замочки и стал вытаскивать из него подарки — большую плитку шоколада, детскую посудку в большой коробке — там аккуратно были разложены по дырочкам в картоне маленькие тарелочки, две кастрюльки, сковородочка, ложечки, вилочки, ножики, малюсенький фарфоровый чайничек и чашечки с блюдцами. Потом вытащил маленькую железную печечку с двумя конфорками.
— Вот, будешь готовить еду своим куколкам. У тебя есть куклы?
— Есть. Одна Тамила, она очень красивая. И ещё Зойка. Я забыла Зойку у Бабуни.
Я не могла отвести глаз от подарков. В Одессе ни у кого не было такой посудки. Я сразу подумала, что девчонки подавились бы от зависти, увидев у меня такие игрушки.
Жорж вытащил из чемоданчика детский голубой фартучек с карманом, на котором вышитый гладью зайчик грызёт оранжевую морковку.
— Ну-ка встань, хочу посмотреть, какая ты будешь у меня хозяюшка, — он надел на меня фартучек и завязал сзади тесёмки.
Я сразу полезла в карман, так как почувствовала, что там ещё что-то лежит, и вытащила маленького розового пупсика. Он умещался целиком в моей ладошке.
— А теперь, доченька, собирайся. Мы сейчас поедем на поезде к твоим бабушке и дедушке. Хорошо?
— У меня дедушки нет, он умер. А Бабуня уже давно едет ко мне. Наверно завтра приедет.
— Светочка, у тебя есть ещё одна бабушка — моя мама. А Бабуня — Лидина мама. У всех детей обязательно должны быть две бабушки и два дедушки. Ты понимаешь? Мамины родители и папины. Мои родители — твои дедушка Игнат и бабушка Соня. Они хотят тебя увидеть, познакомиться с тобой — ты же их родная внучка. Лида знакома с ними, а ты нет, — Жорж вынул из кармана брюк клетчатый носовой платок и вытер со лба пот, который стекал по его носу и крупной каплей свисал с подбородка. Серые глаза покраснели и ласково, умоляюще смотрели на меня — вот-вот заплачет. — Они старенькие и много лет меня не видели. Я хочу их навестить и показать им, какая у них большая и красивая внучка. Поехали?
Мне опять стало жалко его. Я почти согласилась, но вдруг вспомнила о маме.
— А мама поедет?
— Нет, как же? Мама останется. А если приедет твоя Бабуня и никого не застанет? Ей же некуда пойти. Тогда она уедет обратно, и ты её не увидишь. А мы с тобой быстро, на один денёк съездим. Мне надолго нельзя — работа. Еле отпросился.
— Ладно, поехали. Только посудку и Тамилу возьмём с собой, да?
— Конечно, всё возьмём. У тебя пальтишко есть? Вдруг прохладно будет.
— Пальтишка нет. У меня бундечка, Бабуня пошила из старья, — так говорила Бабуня маме, когда мама увидела некое подобие маленького ватничка, который Бабуня складывала в дорогу, собирая меня в Кировоград.
— Бери свою «бундечку», надевай ботиночки и пошли, а то на поезд опоздаем.
Жорж уложил обратно в чемоданчик коробку с посудкой, сверху поместилась Тамила.
Я надела свои старенькие ботиночки «на босу ногу», взяла бундечку подмышку, и мы вышли из комнаты.
МОЯ ПЕРВАЯ ПРЕМЬЕРА
Как мы попали на вокзал, почти не помню. Меня отвлекала плитка шоколада, лежащая в кармане фартучка, но руки были заняты вещами. И ещё смутно помню, что сначала